О книге Натальи Паэгле «Жребий»

В интересное время мы живём. Нестандартное. И это при всевозможных принятых стандартах. Время свободное, для вольного духа в самый раз подходящее, при всех ограничениях 2020. Время умных, талантливых людей, которым очень многое доступно. Время висящих в воздухе «инвокативных вокатив», то бишь русского отборного, но не к месту употребляемого мата. Время катастроф, кризисов, прорывов… Время, когда новая книга Натальи Паэгле смогла увидеть свет, почувствовать прикосновения читателей, а не сукна в том самом «долгом ящике», где когда-то годами, а то и десятилетиями пылились жадно востребованные в 80-е и 90-е творения писателей-соотечественников.

Наталья Михайловна Паэгле – известный на Урале и за его пределами автор серии книг «За колючей проволокой Урала», биографических исследований, посвященных деятелям прошлого, член Союза журналистов и Союза писателей России, лауреат ряда публицистических и литературных премий, журналист и писатель. Её новая книга названа «Жребий». Ибо есть такие времена, «которые не выбирают, но в которые живут» … Живут по-разному. Это уж кому какой выпал жребий. А может, кто его сам выбрал. 

В «Жребии» писатель выразила себя в самом динамичном жанре – жанре рассказов. В сборник вошли 22 рассказа, объединённые памятью о 90-х, переживанием о них, проживанием их заново. В основу сюжетов всех без исключения рассказов легли реальные истории реальных людей, в том числе и самого автора, но, как призналась она сама, «это – не документалистика, это художественное произведение». Работа над книгой длилась почти двадцать лет: частями, отдельными страницами, рассказами, а собралось всё в единое целое после встречи с одноклассниками, которая произошла летом 2018 года в Казахстане, откуда родом сама писательница, где прошли её детство и юность, где могилы её предков и друзей, погибших в 90-е. 

Книга была издана в апреле 2020, а презентация её для одной из аудиторий состоялась в октябре – в формате, продиктованном пандемией-2020, то есть в онлайн-формате. Часовой разговор писателя с молодёжью получился интересным и содержательным и оставил свой неизгладимый след в душах представителей молодого поколения: они услышали из уст прозаика то, чего не слышали ни от родителей, ни от учителей – о 90-х годах прошлого столетия. Речь шла не только о новой книге, но об эпохе. О «лихих», «лохматых», «бандитских», «постперестроечных» 90-х. И, может быть, чуть глубже стала понимать «молодая поросль» своих родителей, которые в 90-е были или детьми, или подростками, стала прислушиваться к мнению более старшего поколения – тем, которым в 90-х было по 20–25 лет. Тем, которые вслед за Виктором Цоем, вдохновлённые им же, своим кумиром, не пели – кричали: «Мы ждём перемен!»

Да, 90-е у каждого свои. И память не даёт покоя, особенно тем, кто пережил их с болью, потерями, трагедиями… До сих пор им, выросшим в огромной советской стране, хочется докопаться до истины: как случилось, что сильная страна за короткий промежуток времени превратилась (была превращена) в базар, в «дикий» рынок даже, в криминальный полигон, в безденежье и безнадёжье? 

А какие они, 90-е? – спросит современный читатель, которому сейчас 20–30 лет.  Чтобы понять, о чём пишет автор, нужно погрузиться в «эпоху перемен», испытать на себе, хотя бы в мыслях, что это значит –  в одночасье потерять страну, лишиться всего, во что ты верил:

– Нас было целое поколение. Мы выросли как внуки, а кто-то даже и как дети участников Великой Отечественной войны. Мы знали эту войну по их воспоминаниям, по книгам и фильмам. Мы знали, что была война и была Победа. Мы гордились нашим прошлым. И вот наступает время, когда нам говорят: «Мы сомневаемся в этой победе». Мы жили одной огромной страной из пятнадцати  братских республик, а теперь нам говорят: «Вы должны жить в разных странах, и вы не можете называться гражданами одной страны». Нас воспитывали на том, что дружба, любовь превыше всего, а теперь нам говорят, что и дружба не очень важна, и любовь не очень нужна, потому что каждый должен быть успешным, должен быть лидером и выживать в одиночку. Мы не знали и понятия не имели, что такое наркотики. И вдруг появляются наркотики, и от этого погибают и наши сверстники, и дети, которые в 90-е годы были ещё школьниками. И это всё тебя окружает, и ты думаешь, как вообще выжить. Я уже не говорю о социально-экономической ситуации, когда совершенно пусто в магазинах, когда по талонам водка, макароны и яйца, и при этом у тебя семья, трёхлетний ребёнок, которого надо кормить... Разлом эпох. Мы жили при социализме. Нам сказали – надо пережить период перемен, немного потерпеть – и наступит капиталистический рай. Наступил ли капитализм в нашей стране – я до сих пор не знаю. Потому что тот  капитализм, который исторически существует в Европе, в Америке или Японии – это совсем другой капитализм, не тот, который пришёл в Россию. В Россию капитализм пришёл вместе с «новыми русскими», которые стали строить новую экономическую формацию по своим законам: если ты больше украдёшь, убьёшь, то ты – хозяин жизни. Мир рушился на глазах. И надо было привыкать к новым условиям, – вспоминает Наталья Михайловна и цитирует высказывания тех, кто уже прочитал книгу: «Это ты написала про меня, про мою судьбу, про мою жизнь».

Кредо Натальи Паэгле как журналиста и писателя: «Вокруг вас могут быть разные люди, ситуации и явления, на вас могут давить, уговаривать, грозить, но, несмотря ни на что, оставайтесь собой». Таковы и герои «Жребия», которые, вопреки всем разломам и сломам, сохраняли верность себе, сохраняли свой внутренний мир… А внешний «будто бы сошёл с ума, выворачивая не человеческую, а какую-то изуверскую изнанку».

Безусловно, герои рассказов не идеальны, им ведомы сомнения. Вот и следователю Бахыту из рассказа «Четыре дела Бахыта Калиева» приходилось «в интересах дела переступать какие-то нравственные ориентиры». Эти «отступления» не давали ему покоя, он «мучился сомнениями: был ли прав, стоила ли игра свеч?». Мучился, потому что жил по совести и чести, у него нравственные ориентиры оказались весьма крепкими. А у других рухнули напрочь: то ли сами по себе (стержня не было), то ли под давлением обстоятельств. Говорили, что в 90-е шёл естественный отбор… Только вот кто и кого отбирал?

Рассказ «Кассета» страшен своей правдой жизни: Сергей, у которого родился сын, спешил домой помочь жене купать малыша, но домой вовремя не пришёл. Он очнулся в дежурном отделении милиции, куда его, брызнув баллончиком в глаза, привёз милицейский патруль. А потом над ним издевались, жестоко и безжалостно. Чтобы протокол подписал, что пьяный шел, правила общественного порядка нарушал. А Сергей был трезв и торопился домой к сыну… У этой жуткой истории хороший конец: Сергей остался жив, хотя долго шёл на поправку. У этой истории страшный конец: никто не был наказан за произвол и бесчинства, за издевательства над ни в чем не повинным человеком. 

«Волчонок» – так прозвала Елизавета Павловна, «Бедная Лиза», своего ученика  Юрия Волкова, ставшего преступником, вором в законе. Зверем. «Её дети, её ученики, зачем им выпало жить в эти страшные девяностые?» – мучилась вопросом учительница, которая «учила их жизни на лучших произведениях классической  литературы», но не пригодились им эти знания – перемолола их «эпоха безжалостно и хладнокровно». Рассказ «Бедная Лиза, царевна Софья и вор в законе» пронизан любовью, болью о Несбывшейся огромной настоящей любви. Елизавета Павловна, похоронившая своих любимых учеников, погибших в бандитской разборке, снова и снова задаёт вопрос, а вместе с ней и читатель: «За что?!» В войну гибли за Родину, в чрезвычайных ситуациях – за дело, за людей, во имя других. В 90-е – за что? Он и Она – вор, волчонок, и красавица, умница, комсомолка, «царевна Софья» – друг другу судьбой предназначенные и не   могущие быть вместе в силу неотвратимых обстоятельств – погибли из-за того, что бандиты не могли поделить власть в городе…

Тема разлома эпох острая, интересная, ещё до конца не осмысленная. Дважды за ХХ столетие происходил разлом: в 1917 году и в 90-х. Какой страшнее и бесповоротней прошёлся по человеческим судьбам? Наверное, ещё не время, ещё не вышел срок, не отболело, не отпустило и не отлегло, чтобы до конца понять, принять или не принять навсегда… Хотя не было в России никогда времени благоприятного абсолютно для всех и всех устраивающего.

Важные темы, сквозные для отечественной литературы, не могли не проявиться и в «Жребии»: ведь в центре внимания, исследования – судьба человека и судьба поколения. Любовь и ненависть, сила воли и слабость духа, вера и безверие, долг и предательство, поиск себя, своего места, своего пути в резко изменившемся мире. Героиня рассказа «И звезда ты моя сумасшедшая...» Надя Луговая, «пигалица», только закончившая журфак, как на передовую, попадает в городскую газету и сразу сталкивается с лицемерием системы, уже уходящей в прошлое, но пока об этом не подозревающей. Ещё той, доперестроечной. «Из управления привезут доклад, написанный директором к торжественному собранию, сделаешь из него праздничное интервью», – даёт задание редактор. «Но это не интервью!» – возмущается Надежда и добавляет: «В университете меня не учили врать!» Да, их ещё учили преподаватели «старой гвардии», пережившие войну: кто успел войны хлебнуть взрослым, а кто ребёнком, но кодекс чести советского человека знали и те, и другие. Так и учили в вузах: быть честными, бороться за правду и за правое дело, не лицемерить, не лебезить, бороться с трудностями и преодолевать их. Такими и выходили в жизнь их лучшие ученики, студенты. Таким-то тяжелей всех пришлось на разломе. 

Но сначала «подул ветер перемен» – перестройка, потребовавшая и творческой инициативы, и смелости в отстаивании своей позиции, но главное – это был свежий ветер гласности, открытости и откровения. В этом новом историческом пространстве столкнулись две эпохи – «отцы и дети» – и ни одна по доброй воле не хотела уступать другой. Первая – это эпоха, уже уходящая в прошлое, с её добровольно-обязательными  коммунистическими субботниками, партийными собраниями, утратившими своё былое назначение и превратившимися в пустую трату времени для галочки. Вторая – молодая, жаждущая перемен. Её представляли такие, как Надежда Луговая, полные сил, энергии, новых смыслов. Они не хотят вступать в коммунистическую партию, потому что видят ложь и лицемерие партийных боссов. Они жаждут справедливости и готовы драться за неё, «за народ». Так её учили на журфаке – «за народ» и для народа надо писать свои статьи. «Лесная газета», где работает Луговая, – нарасхват, сама журналистка в маленьком городе – символ борьбы за справедливость. На неё оказывают давление в горкоме,  пытаются сделать информатором-осведомителем в КГБ, устраивают разнос с предложением в 24 часа покинуть город. За что? За то, что она написала корреспонденцию «под заголовком-метафорой «В карете прошлого». В прошлое Надежда отправила строителей и городскую власть, а в настоящем и будущем – отвела место Соснину. Соснин – директор лесопромышленного комбината, хозяйственник нового типа, несистемный руководитель с новыми идеями, «был до неприличия честным человеком», к тому же упёртым. Он нарушил устоявшийся в советском государстве порядок выдавать новоселам ключи от квартир накануне Нового года: отказался подписывать в конце декабря акт о приёмке работ, «потому что выявил множество строительных недоделок». Его за такие дела – или из партии исключат, или посадят – таков прогноз редактора «Лесной газеты». А ведь на дворе конец 1989 года! 

Соснина предадут его же работники, которым, конечно, нужны квартиры. «Не требуйте от простых советских людей того же, что от себя, – убеждала двадцатилетняя Надежда сорокалетнего Соснина. – Они – измотанные, уставшие люди, которые хотят жить в своих квартирах, а что касается недоделок, то из них состоит вся наша жизнь». В этих её размышлениях была горькая правда, она сама не верила в эти слова, чувствовала, что расстаётся со своим максимализмом. «Нельзя свои принципы, как одежду, примерять к другим… никто не обязан им следовать».  

Рассказ про Надежду Луговую и Соснина – один из самых ярких, его можно назвать «зарисовкой с натуры»: в нем детально описаны события конца «перестройки», которую позже в народе назовут «катастройкой». В этом рассказе – и про первые частично свободные выборы народных депутатов СССР в высший орган власти – Верховный совет.  «Игра-иллюзион», на которую была вынуждена пойти партия власти. И про пролетариат – гегемон революции, а точнее – про его оценку, которая не совпадала с заученными со  школьной скамьи фразами о его передовой роли в деле строительства коммунистического завтра. И про деятельность общественников, волею судеб приближавших «вожделенную демократию и свободу». Свободу! Кого от кого – сами общественники не понимали. Они  понимали, что борются против горкома партии, против социальной несправедливости, и эту борьбу со всеми её атрибутами возглавила Надежда. «В жизни надо всё менять, мы построим справедливое и свободное общество, где будут ценить таких, как Соснин».

Максимализм, бескомпромиссность, самоотдача. Но не до фанатизма, а с осмыслением того, что же происходит вокруг. Раннее взросление. В работе и в любви. А может, в такие, «переходные», времена всегда так? Ведь и в Гражданскую 16-летние безусые мальчишки становились командирами. Как будто время требует быть взрослыми. «Всё чаще Надя задумывалась над понятием «народ» и пыталась каким-то образом его для себя определить». Рассуждая о народе, она «запуталась». «Народ оказался не однородной причесанной массой, а разношёрстной толпой, и в этой толпе были те, за кого ей совсем не хотелось идти на баррикады». Отсутствие стремления к власти, к наживе, к утверждению одного человека над всеми остальными были присущи таким, как Луговая. Она и в политическую борьбу ринулась по собственной воле ради любимого человека, публикуя разгромную статью на заместителя председателя исполкома в «Леснушке». «Гласность – страшное орудие! Пишите! Не молчите! И вы победите!», – призывал Луговую председатель областного суда, потому что схватка с противниками из власти оказалась серьёзной. И она писала. Правда, ей уже не хотелось строить справедливое общество и бороться с ветряными мельницами. И чем бы кончилась эта битва, неизвестно, но наступил август 1991 года. «Государственный переворот». И снова дилемма для всей редакции – делать заявления в передовице или сделать вид, что ничего не происходит. «"Газета – орган горкома партии и исполкома", – уныло сказал редактор». И для Луговой – снова выбор и проверка на прочность: «Если ГКЧП победит, то за таких, как ты, даже в глубинке возьмутся всерьёз. Уезжай!» «Я не могу быть трусом, предателем!» – отвечает Надежда. 

И это – ключ к пониманию характеров главных героев рассказов из книги «Жребий»: «не могу быть трусом и предателем!» Предателем даже по отношению к самому себе. 

В рассказе «Инициация» Наталья Паэгле детально, тщательно и честно раскрывает сущность постсоветского новообразования под названием «рынок», как в предыдущем рассказе показывала работу редакции, а в «Клетке для чайки» – производство мебели на заказ, работу милиционера в рассказе «Четыре дела Бахыта Калиева» – и всё так, будто сама  пережила, сама была свидетелем. Так и есть. Почти. Ведь рассказы – не вымышленные истории, тем и дороги читателю. А читатель разный: тот, кто уже в зрелом возрасте встретил «разлом», тот, кто на пороге юности попал в него как кур в ощип, а ещё и тот, кто и знать про них не знал, родившись уже в нулевые.

Любовь – не просто тема в «Жребии». Это – отдельный герой. Любовь есть во всех  рассказах, ибо, какое бы время ни стояло на дворе, как сказал классик, «только ею, только любовью движется и держится жизнь». Любовь даёт надежду и веру. Любовь учит быть сильными. А по сути, именно любовь помогала тем, кто сумел её обрести, выжить в 90-е, наполняя жизнь смыслом. Как помогла Лидии Ивановне Скромкиной из рассказа «Как мне  жить без тебя», как Ларисе и Алексею из рассказа «О любви и о войне всерьёз», да всем главным, любимым автором героям, почти без исключения. Не случайно в оформлении книги использованы песочные часы (графика Натальи Бакановой), в которых вместо песка – слова: «любовь», «надежда» и «вера», наполнившие часы до краёв – что снизу, что сверху.

Как тонко, тактично, возвышенно (скажут: несовременно) описывает Наталья Паэгле любовь. Как живое существо. Как космос, как небо, упавшее на влюблённых и накрывшее их своей синевой. Уж если любить, то любить: по-юношески – нежно, владея своими чувствами и сдерживая свои порывы, по-взрослому – страстно, до изнеможения, до боли, до крика. Для автора любовь – как полёт в распахнутый настежь космос. Полёт двух тел, двух душ, двух одиночеств, ставших единым целым. Пусть и на короткие ночи, как в рассказе «Воспоминание об осени». Предназначенные друг для друга люди расстаются. Их разделяет то пространство, то время, а то и гордыня юных максималистов, как Лару и Алексея. Хрупкая, но сильная Лара, всем сердцем любя своего школьного друга Лёшку, не прощает его по недоразумению, и они расстаются на всю жизнь, любя друг друга, помня друг о друге, превращая свою жизнь в Несбывшееся вдвоём. Но этот рассказ не про юношеские чувства, а про чувства зрелых, серьёзных мужчин-воинов, каким стал лётчик Алексей Возников, пройдя Афганистан и службу в Польше. 

Он был тридцатилетним офицером, когда случился переворот 91-ого. Распадавшейся на части стране авиация была не нужна. Выстроив три авиа полка на плацу, объявили, что два полка могут самостоятельно добираться домой, что всё летное обмундирование везти надо самим и потеря его не допускается. Но вот кто объяснит им, «присягавшим на верность могучей и единственной стране, кто они теперь и как жить дальше?» На вопрос «Что делать?» ответ был найден: «Пить!», и они пили долго и жёстко. От ненужности и безысходности, от обиды и злости.  Пила вся страна – не только раскомандированный полк…Разброд, опустошение, суициды. Кто пережил так остро 90-е, тот всё поймёт. «Я учился Родину защищать», – отвечает Алексей председателю пока ещё уцелевшего совхоза, предложившему ему, офицеру, идти торговать на рынок  получаемыми вместо зарплаты овощами на уборке картошки и арбузов. Опять рынок, опять продавай! По стране шагал капитализм…Спасением для старлея от всего, что творилось в его лётной части и вокруг, стала Чеченская война, первая, начавшаяся в 94-м. Он возглавил разведку и чуть не попал в плен, двадцать девять дней добирался с другом-штурманом до своих. А его любимая и такая далёкая Лара в 95-м неожиданно для себя возглавила комитет солдатских матерей. В 90-е эти комитеты спасли немало мальчишек, оказавшихся на Чеченской войне. Удивлялись бабушки и дедушки солдат: «Что это делается на белом свете? В Великую Отечественную письма доходили, человека через военкомат за неделю разыскивали. А сейчас… ничего не можем узнать…». Такое время. Такие военкоматы. Такие военкомы… А мальчишка, юнец совсем, на предложение бабушки не возвращаться на войну отвечает так, как мог ответить только тот, у кого есть принципы, честь и достоинство: «Я же ребят подведу».

Матери России объединились против войны и наркоты. И это была новая, еще неведомая стране сила, и она заявляла о себе бесстрашно. Когда государство отвернулось от своей армии, на защиту сыновей встали матери. Сейчас в 2020 трудно верится в то, как могли женщины, движимые беззаветной материнской любовью в пору полного безденежья, собирать одежду, продукты, лекарства, чтобы отправить таких же женщин в миротворческий марш. В Чечню. Невозможно без слёз читать почти документальные описания этого материнского марша в поисках своих мальчишек-солдат. Никому не нужна эта бойня, эта война, никому, кроме тех, кто её развязал-навязал…

Выпал жребий. Эта фраза неоднократно встречается в рассказах. Жребий выпал Надежде Луговой, и она осталась защищать любимого человека от нападок и клеветы в городских политических распрях. Жребий выпал Ларисе, и она после стольких лет разлуки смогла встретиться с Алексеем. И почувствовать его вновь, как будто и не было двадцати лет разлуки. И говорить не только о чувствах, но и о главном. Что есть Родина? Этот вопрос важен для них, живших ещё до разлома. И когда Алексей сравнивает морально устаревшие самолёты, на которых ему приходится летать, со старыми чемоданами, Лариса признаётся, что у неё такое же чувство к России: «Сужу и милую, но другим не позволю, потому что это моя страна!»

В каждом из повествований – много мыслей от пережитого, много размышлений над реальными событиями и фактами и никакого вымысла. Разве что изменены имена людей, чьи судьбы легли в основу каждого рассказа из сборника «Жребий».

А ещё в рассказах много снов, иногда вещих, но всегда необычных. Хотя... Разве есть обычные сны? В «Жребии» это целый пласт повествования, который требует отдельного исследования. Это авторский приём проникновения в подсознание героев, в их сущность, в их душу. Возможно, только во сне человек такой, какой он есть на самом деле. Видит сны Надя Луговая: сильная днём, она становится беспомощной и беззащитной во сне, словно объясняющем ей, что же с ней происходит после сердечного приступа. Сон Анатолия Смирнова («Инициация») – это сон-предсказание, сон о Женщине, которая выведет его из лабиринта ложных отношений и «инициирует» в Мужчину. Лара тоже видит сон, страшный, с похоронами, сон-метафору. Этот сон преследовал её всю жизнь, она боялась его. Можно по-разному толковать сны героев, но почти в каждом из снов – кошмар и ужас как отражение в подсознании того, что происходило с народом и страной.

90-е катком прошлись по огромной стране под названием Советский Союз, развалив её на отдельные части, далеко не дружелюбно друг к другу настроенные. Пятнадцать республик-сестёр стали в большинстве своём врагами. 90-е изменили нашу реальность, восприятие мира, освободили от идеологии и лишили идеи. Но осмысление их ещё впереди. Не только ведь великое видится на расстоянии. Будут написаны о них книги, и уже пишутся, потому что хочется понять, что и почему произошло без малого тридцать лет назад, была ли достойная альтернатива. И рассказать молодым о том, что случилось. Что было спасательным кругом? Почему не все, далеко не все в бывшем СССР стали наркоманами, бандитами, «малиновыми пиджаками», опойками и бомжами? За что цеплялось поколение «разлома»? Оно не было потерянным, оно было изломанным, но оно выжило, вопреки всему и несмотря ни на что. 

В рассказах особое место занимают пейзажные зарисовки. Природа тоже спасательный круг, как Любовь, как Надежда и Вера. Наталья Паэгле чувствует красоту природы, умеет слиться с ней, изобразить саму природу страсти через пейзаж: «И вновь она проваливалась в звёздное небо; её полёт, наполняя ароматом терпких южных трав, сопровождали светлячки…».

Сборник полифоничен, как заметил известный поэт и прозаик Вадим Осипов в предисловии к книге. Многоголосье. Желание помнить, вспомнить, понять, осознать. А ещё полифония в песнях, которые цитатами, как бисером, рассыпаны по рассказам. Особенно их много в «Яви и миражах Вероники Радужной». Прежде всего, Виктор Цой, так взбудораживший своими песнями-призывами-лозунгами-стихами-мелодией поколение, которому предстояло погрузиться во мрак 90-х, но сам он погиб на гребне успеха, почти ровно за год до госпереворота…Он тоже был из того поколения…

Во время онлайн-презентации книги в октябре 2020 Наталья Михайловна, отвечая на многочисленные вопросы молодёжи, приводила примеры из жизни, из книги. А на прощание опытный журналист и писатель пожелала юным журналистам оставаться всегда верными себе: «Вокруг вас могут быть разные люди, ситуации и явления, на вас могут давить, уговаривать, грозить, но, несмотря ни на что, оставайтесь собой. Будьте честными». Я же включила  её книгу в курс родной литературы, чтобы на уроках говорить с современной молодежью о разломе эпох, о судьбе тех, на долю которых выпали 90-е.

Елена Карпушева