Александр Шубин. "Живица". 
Челябинск, Издательский центр "Павлин", 2020


Удивительно сочетание в этих стихах народной простоты и метафорической сложности. 

Эта поэзия затягивает, как полынья, и поднимает, как летний ветер после отшумевшего ливня, к медленно и торжественно идущими в выси светящимся облакам.

Эта поэзия предельно неожиданна во внезапных сравнениях и необычной ритмике – и одновременно радостно-традиционна, узнаваемо замкнутая в русскую рифму и в русское стихосложение.

Она опирается, и она летит. 
Она земля, и она небо. 
Впрочем, так и должно, наверное, быть. 
Контрасты бытия еще никто не отменял. 
Как и невыносимую цельность бытия. 
Как и его незыблемую тяжесть и прозрачную легкость. 

Книга Александра Шубина называется "Живица". 
Живица, хвойная терпкая, пахучая смола... 
Что она слепляет? Что соединяет?
Что скрепляет, кто ее вдыхает полной грудью?

Поэт живет на Урале, он к хвое привычен. Хвоя – символ вечности, незыблемости, вечной жизни (а значит, и смерти... еловые ветки бросают за гробом...), и вместе с тем колючести, предполагающей обжигающую живую боль, а рядом с болью непременно будет радость, мы же так в это верим... 

Поезд летит, как в побеге растратчик,
перемежая тоскою дыханье.
Как же сладка из последней заначки
жизнь за прозрачною гранью.      
 
Сириус белым горит, светофорит,
гонит в Аид, в пересуд бесконечный,
где — первым кругом,
огнями «love story» —
меченый,  мельничный,  Млечный.

Мир дольный и мир горний однажды соединяются, их склеивает душистая живица души...

Плыть во сне исповедальном —
в темном озере лесном —
растворяя тайну в тайном
зазеркалье приписном.
 
Плыть вдоль дышащей границы
подноготной и небес,
где проблескивают лица
тех, чьей верою воскрес.

Что есть жизнь? Мы живем ею, живем в ней... и не знаем, что она такое. Не знаем мы, зачем брошены в этот мир. Однако догадываемся, что - Богом. Не все догадываются. Поэт знает это изначально. А не знает, так чувствует. Для Александра Шубина искусство – это чувство; и мгновенно, на ходу и на лету, он превращает это чувство в мысль, в обзор, в охват, в пресловутую, и трагическую и радостную, и солнечную и плачущую подо льдом реку Времени. Вот "Ода чайнику" – поэт обращает стихи к предмету быта, что внезапно становится артефактом бытия и свидетелем драмы истории:

Как заклятое наследье
ты пришел, впитавши медью
судьбы лагерных широт.
Как по глобусу, гадаю
путь твой, пройденный до края
исторических щедрот.

А вот идет человек (стихотворение "По живому") по тонкому льду, по нежному призрачному слою, преградой между живым и потусторонним; идет осторожно и храбро – так мы, мы все, переходим жизнь...

Верой греюсь, дышу и — шагаю.
Век страстной прогибается с треском.
Не умею втихую по краю:
по-над бездною — с силою крестной.

***
Одно из самых нежных, мужественных и таинственных стихотворений современной русской поэзии о любви – "Не говори" Александра Шубина. Знаковое название. Может, не все надо (и можно!) проговаривать словами, переливать в слова. Хоть "В начале было Слово, и слово было у Бога, и слово было Бог". Помним, помним Евангелие от Иоанна. И сказать в полный голос "люблю" – тоже счастливо, насущно. Но есть и молчание. То, что дороже серебра: золото людское. Есть просто дыхание. Вдох и выдох. Есть то прощание, что остается навек крылатее и драгоценнее самой вольной, страстной и нежной встречи. 

Не говори и ты «прощай»,
кручины не держи.
Моей, слетевшей невзначай,
слезой не дорожи.
Она сверкнула и ушла
в земных печалей тьму,
и сколько жизни унесла —
не ведать никому.

Поэт... поэзия... Что такое стихи? Ведь до сих пор опять никто не знает. А они есть на земле. Они – рядом. В нас и с нами. Поэт дарит свои песни нам. Сгодятся? Родными станут? Или отвергнут и забудут?.. И опять не знает никто. А песни все поются. Старые, новые. И те, что нам врождены; услышаны нами в колыбели, и, это правда, с ними жизнь проживем – и с ними уйдем.

Сколько помню себя — столько знаю
я её… Песней душу целю!
Допою — и опять зачинаю:
головою качаю, пою.

Здесь замечательно найден рефрен – песенный повтор – "головою качаю, пою...": стих-песня соединяет нас с громадным невидимым хором, с целым иконостасом людей, ушедших во мрак веков, а сама эта песня – чистый свет, светит одинокая живая душа, в тишине опять поет, да будет благословенна эта песня. 

А еще Александрп Шубин – художник. Ему удается так написать простой земной пейзаж, что всецело окунаешься в его воздух и свет, и это сиянье воистину святое, а ассоциации с садом в этом стихотворении совершенно и неоспоримо Райские, ибо непонятно, сад этот земной или Сад Небесный, Эдем, ведь он тысячелетний:

Туманом сентябрь пропах.
А в росплеске звёздного блеска
улыбкой на стылых губах
блуждаю – по влажным пролескам.

Роса.
Светляки горят
с открытостью дерзкой. Детской.

Мерцаньем  живым  объят
тысячелетний сад.
Тысячелетний лад.
Осенней тоски аромат. 

***
Всякий художник – философ. Всякий поэт прикасается и к земному, и к звездному. Вот это тютчевское начало просвечивает, как серебряная рыба сквозь ночную тьму прозрачной реки, у Александра Шубина. Устройство мироздания волнует. А твоя судьба, твоя малая – в масштабах Космоса – жизнь твоя уже не кажется тебе несчастно-обреченной на неизбежный уход: ты вместе со звездами, ты в их медленно, царственно движущемся хоре, и ты уже счастлив:

Забыв о времени, об имени своём,
лишь осенённый  чувственным сознаньем –
смиренным дикарём в счастливом  прозябанье
всю ночь со звёздами плыву за окоём.

Александр Шубин смело работает на контрастах. На солнечном покосе в памяти поэта внезапно появляются красные наши вожди, канувшие в туманы двадцатого века ("Будто не было в наследье / жути  мёртвых омутов, / где на дне сидят в секрете / добрый Ленин и Свердлов..."); здесь эпитет "добрый" не должен обмануть чуткое ухо; подобно поэтам Средневековья, Шубин обращается душою и словом к Вергилию, и античный поэт становится не только его книжным спутником, но настоящим другом и поводырем, проводником по судьбе:

Я жил с Вергилием в обнимку целый день.
Подвздошие моё сияло поднебесьем:
корпускулы любви, костры пастушьих песен,
где тминный вкус тоски, что пепел на воде;
где гимны красоте, как бабочки над бездной,
штурмующие рай с отчаяньем болезным.

Бог и природа, любовь и смерть – все это материя поэзии Шубина, и все это вечные вещи, внятные каждому. Наша сиюминутность насколько же пронизана вечностью, насколько и пропитана сожалением о каждом умирающем человеческом мгновении. Что такое время? Опять никто не знает. И еще меньше люди знают о том, что такое вечность. Но горячий, горящий вектор поэзии – в том, что она, то нежно-трогательная, то громко кричащая, направлена прямиком к вечности:

Мы – горняя капель, живущая полётом,
с дарующей руки  берущая  взаём
мгновенный облик лиц и душу как работу,
которую  так ждёт небесный чернозём.

Сия минута – и давние годы. Память войны. У войны страшная музыка. Не дай Бог ее кому-то услышать въявь. Поэт – слышит. И сам звучит этой музыкой. Ею, погибшей – вспоминает и поминает.

как смог  среди боя тогда упастись от штрафбата?
Трофейного шнапса майору  – сошлись на цене:
в плечо самострел… Так  радел о родном  пацане.
В такой же вот яме лежат моей роты ребята.

И судьба наша, общая судьба – ноты новой, трагической песни. Ее трудно петь. Но невозможно не спеть. Ибо эта музыка, что здесь и сейчас звучит, тоже останется: в памяти тех, кто позже придет.

Руси поруганное знамя,
судеб порубленных леса
и смерч безверья – 
всё за нами
и тяжек шаг,
и вспять – нельзя
под громовыми небесами,
под гробовые голоса.

Но через все трагедии, через все скорби поэт ловит глазами, сердцем, чутьем жизнь с надеждою, упованную, Божию. Он ее любит и призывает. Да, так, ведь на свете, в подлунном мире, после скрещенья всех бессмысленных копий остается одна любовь, та, что, по апостолу Павлу, долготерпит и милосердствует, не ищет неправды, но сорадуется истине:

Здесь – у самых истоков Отчизны,
в заповеднике детских снов
всё, как прежде – 
свежо,
голосисто,
здесь и полночью мне
не темно.

***
...Эта поэзия живая. Эта поэзия жива. И это наиглавнейшее в ней. Она дерзко балансирует между загадкой и отгадкой, между буквицей и живым объятием, между таинственной символикой и яркой предметностью. Этим она и драгоценна. Всякая подлинно поэтическая интонация – сокровище. Всякий живо создаваемый поэтический мир – это праздник.

Пусть книга Александра Шубина "Живица" станет празднично нужна нынешнему русскому читателю.

Елена КРЮКОВА