Анастасия Кобозева. Эпидемия разума


Болезни мысли губительнее и встречаются
чаще, чем болезни тела.
Цицерон Марк Туллий

 

Несомненно, премия «Национальный бестселлер» является одним из наиболее нашумевших литературных конкурсов. Произведения, попавшие в короткий список, вызвали весьма неоднозначное мнение у критиков. Однако больше всего баллов набрал роман Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него». Знаменательно, что в 2017 году книга также попала в шорт-лист премии «Большая книга».

Двойное попадание! В ТАСС даже называют произведение романом года. Но после вымученного прочтения «Петровых» во мне зародились сомнения: может ли стать бестселлером роман, где герой не только сам на протяжении всего произведения движется к шизофрении, но и приводит к такому же состоянию читателя? К счастью, сайт «Национального бестселлера» выкладывает разные мнения. Статья критика Бориса Куприянова высказывает главное впечатление от книги:

Так вот, дело не в том, что, как написал одна критикесса, только «первые две главы заходят на ура», а дальше уже, видать, «не на ура». Не сказал бы, что во всем виноваты критики, которые «перехвалили» роман. Не знаю, какие главы и как «заходят». Дискомфорт от книги остается сильный.

На самом деле, ничего в этом романе не заходит. Тем более, первые главы, где этот самый Петров, главный герой, начинает заболевать в общественном транспорте и наблюдает там сценку с восьмилетней девочкой и дедушкой. Этот замечательный эпизод нельзя не привести в печальный пример:

– А вот сколько тебе лет? – потерпев какое-то время, поинтересовался старичок у девочки.

– Девять, – сказала девочка и нервно громыхнула ранцем за плечами.

– А ты знаешь, что в Индии и в Афганистане девочки с семи лет могут замуж выходить?

Петров решил, что бредит или же ослышался, он посмотрел на старичка, тот продолжал шевелить губами и издавать звуки.

– Вот представляешь, ты бы уже два года замужем была, – старичок лукаво сощурился, – два года бы уже с мужем трахалась вовсю, а может быть, даже изменяла бы ему. Все вы, сучки, одинаковые, – закончил он, с той же доброй улыбкой и лукавым прищуром гладя ее по ранцу.

После такого заявления сидящий рядом парень выволакивает дедулю на улицу и разбирается с ним. Эпизод этот никоим образом не отразился на Петрове, лишь в его бредовых снах снится ему эта девочка. Такие более или менее яркие эпизоды клочками проскальзывают по всему роману. Алексей Сальников в интервью для «Российской газеты» подчёркивает такое построение сюжета, как специальную задумку. На вопрос журналиста, в какую ловушку заманивает он читателя, Сальников отвечает:

– Совершенно в ту же самую ловушку, в которую заманивают читателя и остальные. В ловушку интересного текста. Как и в случае с другими книгами, кому-то она может понравиться, кому-то – нет. Это вполне нормально. Если под ловушкой вы подразумеваете, чем конкретно должны завлекать, а потом ловить читателя именно «Петровы…», чем они, по-моему, отличаются от других романов, то тут могу ответить, что формой. В роман о быте вставлено несколько сюжетных тайников, плюс внезапная смена фокуса с основных персонажей на второстепенных, даже как бы третьестепенных, по- моему, неплоха и неповсеместна.

В первом предложении согласиться с автором просто невозможно. Хотя бы потому, что никакого интересного текста здесь нет. «Роман о быте», как называет его сам писатель, стал занудной «бытовухой». Автор берёт клишированные бытовые эпизоды и даже не пытается преобразить их во что-либо стоящее, одухотворённое. Так изображена и типичная сценка собирания на детский утренник. Причём читателю становится не менее скучно, чем самому ребёнку, и хочется побыстрее закрыть книгу:

Родители и проснулись уже и поели, а лица у них все равно были еще сонные и слегка чужие, а голоса хриплые и как будто сердитые. Мать бросила одевать Петрова и пошла одеваться сама, оставив пальто, валенки и шапку на отца, тот в свою очередь тоже не очень торопился хвататься за Петрова, оставил его в коридоре и пошел докуривать на кухню. Петров стал изнывать от жары под острым светом лампочки в коридоре, если Петров прищуривался, у лампочки появлялись радужные лучи, а если открывал глаза широко, то мог разглядеть нить накаливания, похожую на первую букву его имени. Когда Петров отвернулся от лампочки и уставился на светлые обои на стене напротив него, в глазах его заплясали чернильные скобочки, как после электросварки, на которую нельзя смотреть, но все равно все смотрят. Петрову нравились всякие штуки, связанные со зрением, например, ему нравилось болтать рукой перед экраном телевизора, отчего казалось, что рук у него несколько, нравилось найти какую-нибудь точку на стене и неотрывно глядеть на нее, пока не начинало казаться, что все вокруг точки начинает плыть, так же было и с яркой звездой, иногда светившей в его окно: если Петров долго на нее смотрел, окружавшая звезду оконная рама начинала покрываться чем-то вроде тумана, а сама звезда становилась отчетливее. Именно поэтому Петрова занимала соседская собака с лохматыми бровями, он не понимал, как она вообще может что-нибудь видеть сквозь многочисленную шерсть на морде и вокруг глаз.

Но среди скучного текста попадаются и забавные сравнения писателя. Забавны они своей нелепостью. Например, сопоставление увиденной ситуации с Черепашками Ниндзя вовсе выбило меня из колеи. Я, конечно, пониманию, что произведение ориентировано на массовую литературу, но не настолько же! Особо выделяется отношение Петровой к мультикам, то ли как неадекватность героини, то ли подчёркивается её ребячество и душевное состояние ребёнка:

В «Черепашках-ниндзя» ее не устраивало то, что во всех бедах черепах так или иначе оказывался замешан вражеский ниндзя Шреддер, доходило до того, что черепашки, видя пасмурное небо над головой, говорили: «Как-то сегодня очень пасмурно, не иначе в этом замешан Шреддер». Когда она услышала такое, ей, в общем-то интеллигентному человеку, хотелось заорать в голос: «Сука! Да что же вы такие тупые, может, это просто пасмурное небо!» Но опять виноватым оказывался Шреддер, и черепахам нужно было с ним бороться, в конце следовала битва четырех черепах против одного Шреддера, он, разумеется, убегал, грозя кулаком, и обещал вернуться.

Если же говорить о языке написания романа, то я искренне не понимаю восхищений Галины Юзефович: «…пишет Сальников как, пожалуй, никто другой сегодня — а именно свежо, как первый день творенья. Словно бы специально поставив себе задачу нигде, ни единого раза не употребить хоть сколько-нибудь затертый оборот, Сальников в любое типовое словосочетание, в самое проходное и неважное предложение ухитряется воткнуть совершенно не то слово, которое ожидает читатель». В том то и проблема, что все предложения Сальникова оказываются «не теми». Он старается писать простым, без излишеств языком, а потом неожиданно впихивает метафоры и хорошо, если в них не задействованы Черепашки Ниндзя. Ещё автор явно не представляет, как можно передать эмоции на великом русском языке:

– Ну да, – согласился Паша, – давай с домашних созвонимся, если я смогу разговаривать. Меня пидорасит по-черному. Только усну, а там бесконечный урок литературы, а я у доски стою и какую-то ерунду, какую-то поэму сдаю, хотя и не учил, пытаюсь так придумать, чтобы и своими словами и в рифму. Это трындец. Главное, уже что только не принял, прет и прет.

Ладно бы, это была лексика только автослесаря Паши, у Сальникова и дети так говорят. Причём совершенно обыденно, возможно, в жизни писателя творится тоже самое, поэтому такую семью он принимает за среднестатистическую:

«Что на хрен?» – спросил сын, он знал, что это не совсем матерное слово, поэтому рискнул употребить его в своем вопросе. «Советы твоей училки, и то, что мать друга к тебе не пускает, и твой длинный язык», – ответил Петров все еще рассеянно.

Но толку-то говорить о языке, если писатель не удостоился даже хорошенько подумать над названием. «Петровы в гриппе и вокруг него» звучит ужасно. Вообще, как можно быть вокруг гриппа? Напоминает какую-то неудачную английскую кальку с наречиями «inside» и «outside». Сам автор в интервью «Российской газеты» соответствующе объясняет название, всё встало на свои места: «пока вы не задали этот вопрос насчет гриппа в названии, как-то совершенно не задумывался над этим, просто название, пришедшее в голову, понравилось». Просто понравилось, и писатель решил не задумываться, подходит ли оно, звучит ли, возможно ли такое словосочетание на русском языке.

Но грипп отчётливо присутствует во всём произведении. Роман вышел болезненным, долгим, затянувшимся, как сама болезнь. Писатель придумал героев, но не знал, что с ними делать. И вот мы наблюдаем их совершенно обыденную биографию, их жизнь. Нас пытаются шокировать тем, что Петровы оказываются убийцами, однако это упоминается лишь мельком. К тому же, автор не раскрывает, как убийство повлияло на внутреннее мироощущение героев. Что касается построения романа, то Сальников прибегает к кольцевой композиции, даёт вначале маленькие эпизоды, суть которых раскрывает в конце. Но это лишь внешняя обработка текста, поставить эти фрагменты в логическом порядке или же разделить – произведение останется одинаково скучным. В итоге, мы не узнаём героев, они перед нами никак не раскрываются. Ведь каждый человек уникален, не могут быть все люди одинаковы. Образ героя не эволюционирует со временем, более того, все Петровы похожи друг на друга – их речь, мысли, поступки. Читатель не может симпатизировать никому из этих героев.

По-моему, писатель сам поддался этому болезненному состоянию романа, не успел во время выпить нужную таблетку. Грипп Сальникова опасен тем, что очень заразен и с лёгкостью проникает в мозг читателя. Получается эпидемия разума, способная вовсе отбить всякое желание к чтению. Бестселлером такую книгу явно не назовёшь. Ещё не изобрели того лекарства, которое вылечит литературный мир от подобной писанины и направит авторов на путь истинный.

 

Алексей Сальников. Петровы в гриппе и вокруг него. — М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2018. 411 с.


Источник