маленькая повесть

И ведь уже не рейдеры – и всякие прибумбесы нас давно не смущают. А на Ярославском перед тем, как в поезд садиться, пошли к буфетным столикам напоследок по пивку дернуть, Железяка сказал:
- Если у кого-то что-то есть, значит, у него что-то было! Так что, ухарьё, прошу, чтобы не приказывать – все наличие на грудь и не снимать до самого дома. Особенно ты, товарищ Че!

Товарищ Че – это я Сурков Алексей Петрович, прозванный так за то, что из всей бригады больше всех по лесам и горам бегал, как Эрнесто Че Гевара. Начал я бегать еще в восемьдесят седьмом в Кандагарском батальоне и добегался до сегодняшнего дня, когда выхожу из лесов и гор вчистую, на жизнь мне абсолютно неизвестную, непонятную, именуемую гражданкой. Выбегал я за все это время три войны, одну победу на соревнованиях ну очень высокого уровня, контузию, которую мне не записали, вероятно, чтобы к старости лет бесплатные лекарства не тратить. И еще выбегал я полную выслугу, сертификат на бунгало, то есть квартиру, которую ни в жисть на этот сертификат не приобрести по несоответствию его нынешним ценам. Что еще? А, воинское звание я выбегал самое высокое и почетное, но только в армии Ржечи Посполитой – было такое государство, мечтающее за счет России раскинуться от моря и до моря. Звучит мое звание «прапорщик», и переводится с ржече-посполитского языка как «знаменосец». В нашей родной, непобедимой и легендарной это звание ничего к несению знамени не имеет, и зависло между офицером и не офицером, прямо по поговорке: курица не птица, прапор не офицер.

Своим бойцам, я можно сказать, отец родной, потому что их жалею и деру, как сидоровых коз и даже более.

Железяка – это наш ротный командир капитан Михайлов Александр Михайлович, прозванный мной лично Железным канцлером за исключительную невозмутимость и выносливость. Обожающий его личный состав роты для благозвучия во время связи или боестолкновения переделал Железного канцлера в Железяку. И сей Железяка сейчас сказал о моих двух орденах Мужества и медали «За отвагу», полученную еще за Кандагар. И его «прошу» относилось более всего ко мне потому, что я должен был ехать не со всеми вместе, а отдельно, ибо досталось мне место в другом вагоне, и Железяка Александр Михайлович имел подозрение, что все, о чем он «прошу», я сниму тотчас же, лишь войду в вагон, и останусь с первозданно чистой грудью, как мелкий новобранец перед присягой.

Я бы так и сделал. Нечего таскать свои заслуги всуе напоказ, тем более что не особо кому они нужны. Не с Великой Отечественной мы возвращались, а, как волхвуют наши родненькие правозащитнички, с войны против своего народа.

Но ребята проводили меня до моего вагона. А Добрендох, часто называемый Дубером, Дуброй и Дубралеем, мой замок, то есть заместитель, и старый друг сержант Дубравин Алеша, потащился за мной до купе, мол, надо же узнать, где, как и с кем будет коротать одиночество их незабвенный товарищ Че. И уж как он расписывал ребятам предстоящее мне одиночество, когда вышел из вагона, я не знаю. Но досталось мне оно, мое одиночество, в купе на двоих в соседстве с самого прелестного вида молодой особой, при которой имел место быть таращенький ясноглазый крепышок лет этак трех. Такого одиночества я сильно застеснялся, быстро-быстро вытолкал из вагона Дубру и сел на свое место, отчего-то еще спросив, мое ли оно.
- Ваше, надо полагать! – нехотя ответила женщина.
- Спасибо, - сказал я.
Крепышок потянулся к ее уху.
- Что? – хмуро спросила она.
- Мама, а дядя боженька? – вслух спросил он.
- Дядя солдат, - строго сказала она.
Я понял, что отчего-то я ей сильно не понравился, но вдруг подмигнул крепышку:
- Здравствуй, братишка. Я солдат. А ты тоже солдат?
- Я не шолдат. Мама не пушкает! – сказал крепышок.
- Куда не пускает? – спросил я.
- Ну, чтобы шолдат, мама не пушкает, - объяснил он.
- А как же звать тебя? – спросил я. Читать полностью: Арсен Титов "Товарищ Че и Боженька"