Полянская Екатерина Владимировна, родилась в 1967г. в Ленинграде. Окончила СПбГМУ им И.П.Павлова. Поэт, переводчик с польского и сербского языков. Член СП России. Автор шести стихотворных сборников, а также многих публикаций в российских и зарубежных журналах, лауреат нескольких российских и зарубежных литературных премий. Стихи переведены на польский, болгарский, японский, английский, чешский и сербский языки.
Екатерина Полянская
*** – так ведь меня могут спутать с теми, кто пишет о розах и бабочках… – высказывание в сети. Да, я буду писать о бабочках и цветах Всем смертям и войнам назло – обязательно буду, Потому что мне не пройти через боль и страх, Если не пронесу их в себе повсюду. Да, я буду писать о них, потому что они – хрупки, Потому, что их мужество много больше, чем наше… Лёгкие крылышки, тонкие лепестки – Целый мир, что мудрее людей и старше. Буду писать, потому что без нас без всех Жизнь обойдётся, а вот без них - едва ли. Попросту треснут, расколются, как орех Планы, амбиции, прочие «трали-вали». Потому, что когда не станет «своих» и «чужих», И сквозь горький стыд и недоуменье Мы возвратимся, то снова увидим их. И разглядим вечность внутри мгновенья Гдов Жизнь в городке замирает около трёх: Заперты церковь, столовая, магазин, Пусто на станции – ни поездов, ни дрезин, Сухо в стручках пощёлкивает горох У переезда, заброшенного так давно, Что даже шпалы замшели, как будто пни. В крепости козы уже не пасутся, но Просто лежат в дремотно-густой тени. Только в низине поблёскивает река, И осыпается медленный пыльный зной Между нездешним ужасом борщевика И лопухов беспамятностью земной. Только кузнечик, звоном наполнив слух, К детству уводит от горечи и тревог, Да над садами яблочный чистый дух Напоминает, что где-то ещё есть Бог. *** В этой комнате слышно, как ночью идут поезда Где-то там глубоко под землёй, в бесконечном тоннеле… Пережить бы ноябрь! Если Бог нас не выдаст, тогда Не учует свинья, и, глядишь, не сожрёт в самом деле. Пережить бы ноябрь – чехарду приснопамятных дат, Эти бурые листья со штемпелем на обороте, Этот хриплый смешок, этот горло царапнувший взгляд, Этот мертвенный отсвет в чернеющих окнах напротив. Пережить бы ноябрь. Увидать сквозь сырую пургу На январском листе птичьих лапок неровные строчки, Лиловатые тени на мартовском сизом снегу, Послабленье режима и всех приговоров отсрочки. Пережить бы ноябрь… Ночь ерошит воронье перо, Задувает под рёбра, где сердце стучит еле-еле. И дрожит абажур. Это призрачный поезд метро, Глухо лязгнув на стыках, промчался к неведомой цели. *** … и Цинциннат пошёл среди пыли и падающих вещей … направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему. В. Набоков «Приглашение на казнь» Как ты нелеп в своём мученическом венце!.. Нужно было тренировать почаще Общее выражение на лице, Притворяться призрачным, ненастоящим. Шаг с тропы – и проваливается нога, Чья-то плоская шутка – мороз по коже. Каждое утро – вылазка в стан врага. Вечером жив – и слава тебе, Боже! Осторожнее! Ведь и сейчас, может быть, Жестом, взглядом ты выдаёшь невольно То, что ты действительно можешь любить, То, что тебе в самом деле бывает больно. Вещи твои перетряхивают, спеша. Что тебе нужно? – Ботинки, штаны, рубаха… Это вот спрячь подальше – это душа, Даже когда она сжата в комок от страха. Над головами – жирно плывущий звук: Благороднейшие господа и дамы! Спонсор казни – салон ритуальных услуг! Эксклюзивное право размещенья рекламы! И неизвестно, в самый последний миг Сгинут ли эта площадь, вывеска чайной, Плаха, топор, толпы истеричный вскрик – Весь балаган, куда ты попал случайно. Доктор Боткин – Вы, доктор, свободны и можете нынче уйти. Здесь небезопасно – я добрый даю вам совет. Солдаты озлоблены, знаете. Как ни крути, А всякое может случиться… Ну, что значит – нет? Вам в этом семействе, простите, какая печаль? Как будто вы не понимаете, в чём их вина… Мальчишка, девицы… Поверьте, мне тоже их жаль. И мальчик болеет, увы. Но ведь это – война! На что вам они? Они к этому сами пришли. Погибнуть зазря вместе с ними – да это же бред! В конце концов, вы для них сделали всё, что могли, Вам не в чем себя упрекнуть… Почему, доктор, – нет? Не здесь, а в столице вы стольким сегодня нужны. Но время идёт… Говорю вам: бегите же прочь! Скажу откровенно: они тут все обречены. Послушайте, доктор, кому вы хотите помочь? Не делайте глупостей! Вы же ведь сами – отец! Я не гарантирую… Я за вас, доктор, боюсь. Там – жизнь и свобода. А здесь… Здесь один всем конец. Вы разве не поняли? – Понял. – И что? – Остаюсь. Идиллический сон Мне приснилась жизнь совсем иная, Так приснилась, будто наяву: Лошади вздыхают, окуная Морды в серебристую траву. До краёв наполнив звёздный улей, Светлый мёд стекает с тёмных грив. На земле табунщики уснули, Сёдла под затылки подложив. Светлый пот блестит на тёмных лицах, На остывших углях костерка, Склеивает сонные ресницы И былинки около виска. Спят они, пока вздыхают кони. Вздрагивая чуткою спиной, И полны ещё мои ладони Горьковатой свежести ночной. Спят, пока обратно не качнётся Маятник мгновенья, и пока Хрупкого покоя не коснётся Снов моих невнятная тоска. *** Чай с вишнёвым вареньем – о Господи, счастье какое – Розовеет окно за дремотными складками штор, Добродушнейший чайник лучится теплом и покоем, Тихо звякает ложечка о мелодичный фарфор. Чай с вишнёвым вареньем – о Господи, хоть на минуту Задержи, не стирай эту комнату, штору, окно – Неизведанный мир, детский образ чужого уюта, Недосмотренный сон, дуновение жизни иной. *** Здесь заплакать нельзя и нельзя закурить, Во весь голос не то, что кричать – говорить. Водка пахнет сивухой, вода – солона, И на стену в ночи наползает стена. Утро щелкает плетью, а по вечерам Кто-то ищет меня в перекрестии рам, И холодного зеркала пристальный взгляд Словно блик на штыке, словно окрик «назад!». Этот дом, он как зверя меня обложил, Коридорами, лестницами закружил. Я – живая мишень, я на злом сквозняке Своё робкое сердце держу в кулаке. Иаков И боролся Некто с ним до появления зари; Бытие (32, 24) И Некто возгремел: – Уже рассвет Приблизился, дрожат твои колени. Так отпусти же! – Дай благословенье! – Иаков прохрипел Ему в ответ. И зубы сжал. И из последних сил Упёрся в землю, обхватив за плечи Из тесной плоти рвущуюся вечность. И – устоял. И вновь – не отпустил. И воздух разорвался: – Кто посмел Со Мной бороться? Кто ты? – Я – Иаков. – Цвет неба и земли был одинаков, И одинокий куст во тьме шумел. – Иаков ты? Сын Исаака? – Да, Иаков, уповающий на милость… – Меж безднами плывущая звезда Поблёкла, помертвела, и – скатилась. И был Господний ужас так велик, Как может быть велик Господний ужас, Небесная спираль сжималась туже, И горло раздирал застрявший крик. Но лёгким дуновеньем с высоты Невидимых, неведомых ступеней: – Пусти меня. Я дам благословенье. И ведай, что боролся с Богом ты. Да опочит Господня благодать На имени, очищенном от праха! Ступай, Израиль. И не ведай страха: Ты будешь человеков побеждать. И он побрёл, ступая тяжело, Пытаясь привыкать к себе – иному, К иной судьбе, к печали незнакомой, К тому, что жив, а прошлое – прошло. Рождалось утро. Золотистый свет Стекал с небес легко и обновлённо. И маки, раскрываясь изумлённо, Мерцали уходящему вослед. Скрипач Памяти Муси Пинкензона Вздрогнула скрипка у мальчишеского плеча. Офицер, прищурившись, смотрит на скрипача. Офицер доволен: расстрел обещает быть Даже забавным… Он успеет убить. О, в этих скрипках всегда такая печаль... Он позволит музыке прозвучать. Мальчик, не медли, сыграй что-нибудь! Поспеши! Ну же, сыграй для сентиментальной души – Что-нибудь нежное для немецкой души… Он же сказал: Понравится – будешь жить. Что ты можешь, мальчишка, – маленький, как сверчок!.. К подбородку взлетает скрипка, к небу – смычок. Самое главное – не опускать лица: Мёртвых не видеть – матери и отца. Ну же, сыграй ноктюрн, не сходи с ума. Но горячей молитвы, мощней псалма Словно взрывает пространство перед тобой: …это есть наш последний и решительный бой!.. Это есть наш последний бой, наш последний – на землю – взгляд. Дёргается в конвульсиях автомат, Хриплым лаем захлёбывается другой. …это есть наш последний и решительный бой!.. Это есть наш последний – разорванной грудью – вдох. Он так глубок, что в него умещается Бог – Бог, так похожий на твоего отца. Смерти нет. Есть музыка – без конца. *** Подари мне ещё десять лет, Десять лет, Да в степи, Да в седле В. Соснора «Обращение» Всё спокойней, ровнее и тише Дышит полдень, и, солнцем прошит, Сизоватый бурьян Прииртышья Под копытами сухо шуршит. А каких я кровей – так ли важно Раскалённой степной синеве… Голос резок, а песня – протяжна, И кузнечик стрекочет в траве. Ни друзей, ни далёкого дома – Только стрекот, да шорох, да зной. Без дорог за черту окоёма Седока унесёт вороной. Бросить повод, и руки раскинуть, И лететь, и лететь в никуда – Затеряться, без имени сгинуть, Чтоб – ни эха, и чтоб – ни следа. Вот я, Господи, – малая точка На возлюбленной горькой земле, И дана мне всего лишь отсрочка – Десять жизней – в степи и в седле. *** Отец мой был похож на волка – И сед, и зол, и одинок. Лишь на руке его наколка – Раскрывший крылья голубок. Нелепо и довольно криво Он всё летит из дальних стран, Где сильный, молодой, красивый, Мой батя не от водки пьян. Где мать жива. А я, быть может, В проекте, или даже – нет. Где лёгкие тихонько гложет Дымок болгарских сигарет. И, напрочь забывая лица, Сквозь морок, суету и тлен, Я снова вижу эту птицу, Летящую средь вздутых вен. И в зеркале заворожённо Ловлю который раз подряд Всё тот же странно-напряжённый, Неуловимо-волчий взгляд. *** Я, скорее всего, просто-напросто недоустала Для того, чтобы рухнуть без рифм и без мыслей в кровать – Что ж, сиди и следи, как полуночи тонкое жало Слепо шарит в груди и не может до сердца достать. Как в пугливой тиши, набухая, срываются звуки – Это просто за стенкой стучит водяной метроном. Как пульсирует свет ночника от густеющей муки, Как струится сквозняк, как беснуется снег за окном. То ли это – пурга, то ли – полузабытые числа Бьются в тёмную память, как снежные хлопья – в стекло. Жизнь тяжёлою каплей на кухонном кране зависла, И не может упасть, притяженью земному на зло. *** Рыжая псина с пушистым хвостом Дремлет в тенёчке под пыльным кустом, И, полусонная, в жарком паху Ловит и клацает злую блоху. Рядом, приняв озабоченный вид, Вслед за голубкой своей семенит Самый влюблённый из всех голубей… На воробья налетел воробей – Бьются взъерошенные драчуны, Не замечая, что к ним вдоль стены Тихо крадётся, почти что ползёт Весь напряжённый, пружинистый кот. Как хорошо, что они ещё есть В мире, где горестей не перечесть, В мире, дрожащем у самой черты – Голуби, псы, воробьи и коты. То, что я есть То, что я есть, заставит меня быть В. Шекспир То, что я есть – в ночи крадущийся тать, Карточный шулер с драными рукавами. То, что я есть, заставляет меня хохотать, Петь, исходить рифмованными словами. То, что я есть, колпаком дурацким звеня, Пляшет на самом краю карниза. То, что я есть, шкуру сдирает с меня, И уверяет, что это – закон стриптиза. То, что я есть, славу любви трубя, Яростно шепчет через барьер столетья: Знаешь, я никогда не любила тебя. Больше того – никогда не жила на свете. То, что я есть, всем и всему назло Строит в ночи мосты, а с утра – взрывает. То, что я есть, заставляет врастать в седло Именно когда из него выбивают. То, что я есть, словно летучая мышь, Криком своим пробивая в пространстве дыры, Слепо летит и слушает эхо. Лишь Эхо – свидетель существования мира. То, что я есть, желая себя разбить, Мечется нелепо и неосторожно. То, что я есть – меня заставляет быть, И тут изменить уже ничего невозможно. *** Я хотела бы жить с вами в маленьком городе, Где вечные сумерки и вечные колокола… М.И. Цветаева …Так и я бы хотела, только без вас где-нибудь в Порхове, или, к примеру, Изборске, жить от зарплаты и до зарплаты, трудиться в районной больничке доктором – работать, как лошадь, уставать, как собака. Иногда, случайно услышав единственный колокол, вздрагивать, молча креститься, не вспоминать ни о чём. И я бы хотела, но многовато условностей, разных мелких помех… Нет, красивого жеста не выйдет. Да и в конце-то концов, какая мне разница, где встречать свои вечные сумерки. *** Лишь вечер выйдет за порог, И щёлкнет ключ в замке – Серебряный единорог Спускается к реке. И еле слышно в лунный щит Ладонью бьёт волна, И ветер кожу холодит, И длится тишина. И напряжённее струны Дрожит воздушный мост, Сияют, в гриву вплетены, Лучи далёких звёзд. Мерцает серебристый свет, Стекая по спине, И свет иной ему в ответ Вздыхает в глубине. Плывёт воздушный хоровод, Струится млечный ток… Он в воду медленно войдёт. И сделает глоток. И в вышину протянет взгляд, Пронзая звёздный прах, И капли света зазвенят На дрогнувших губах. И полетит высокий звон В чужую ночь, во тьму, Чтоб улыбнулся ты сквозь сон Неведомо чему. *** Не печалься, душа. Среди русских воспетых полей, И чухонских болот, пустырей обреченного града Ничего не страшись. О сиротстве своём не жалей. Ни о чём не жалей. Ни пощады не жди, ни награды. Нас никто не обязан любить. Нам никто ничего В холодеющем мире, конечно, не должен. И всё же, Не печалься, душа. Не сбивайся с пути своего, Беспокойным огнём ледяную пустыню тревожа, Согревая пространство собою всему вопреки, Предпочтя бесконечность свободы – законам и срокам, На крыло поднимаясь над гладью последней реки, Раскаляясь любовью в полёте слепом и высоком. *** Не понимая, как ведётся игра, Путаясь, выламываясь за пределы, Я исчезаю. Ты говоришь: «Хандра!» Ты, вероятно, прав… Но не в этом дело. Если ж не в этом, то чёрт его знает – в чём: То ли входная дверь прогремела цепью. То ли стена оскалилась кирпичом, То ли сквозняк вздохнул, и запахло степью – Кожею сыромятной, сухой травой, Горьким дымом, конским тревожным потом… То ли время дрогнуло тетивой, То ли птенец вскрикнул перед полётом. И за этим птичьим «была – не была!», За едва-едва ощутимой дрожью Времени, или треснувшего стекла, Каждый раз оживает одно и то же: Близко и так мучительно-далеко – (Вот оно, вот оно вьётся в пыли дорожной) Неуловимое то, с чем идти легко, С чем оставаться здесь никак невозможно. *** «Мы тут все хороши, пока всё хорошо, А задень интересы – иной разговор: На такое нарвёшься – сотрут в порошок…» – Докурив, он рывком передёрнул затвор, И зевнул: «Я тебе – друг, товарищ и – волк. Пусть считают меня дураки – подлецом. Наплевать!..» – так сказал человек, и умолк, Тяжелея и отвердевая лицом. Но другой рассмеялся: «Всё правильно, брат! Нынче воздух до боли пронизан весной – Не наполнится слух, не насытится взгляд…». И шагнул, повернувшись беспечной спиной. Мир дышал на разрыв, шелестел и звенел, Человек по ладони раскрывшейся шёл. И дрожал у него меж лопаток прицел, И отбрасывал солнечных зайчиков ствол. *** Я хочу купить розу. Хочу купить розу, Как будто желаю дать шанс Больному рабу – Просто шанс умереть на свободе. Хочу купить розу, Но каждый раз что-то не так: Не то, что нет денег, Не то, чтоб последние деньги, Но просто есть множество Необходимых вещей. Так много вещей. И снова цветок остаётся У смуглых лукавых торговцев За пыльным стеклом. А я ухожу, Продвигаясь всё дальше и дальше, В то время, когда Я и впрямь на последние деньги Куплю себе розу. *** Получив от судьбы приблизительно то, что просил, И в пародии этой почуяв ловушку, издёвку, Понимаешь, что надо спасаться, бежать, что есть сил, Но, не зная – куда, ковыляешь смешно и неловко. Вот такие дела. Обозначив дежурный восторг, Подбираешь слова, прилипаешь к расхожей цитате. Типа «торг неуместен», (и правда, какой уж там торг!) Невпопад говоришь, и молчишь тяжело и некстати. А потом в серых сумерках долго стоишь у окна, Долго мнёшь сигарету в негнущихся, медленных пальцах. Но пространство двора, водосток и слепая стена Провисают канвою на плохо подогнанных пяльцах, Перспективу теряют и резкость, и странно – легко Истончаются, рвутся, глубинным толчкам отвечая… И вскипает июль. И плывёт высоко-высоко Над смеющимся лугом малиновый звон иван-чая. Троллейбус Неизвестным безумцем когда-то Прямо к низкому небу пришит, Он плывёт – неуклюжий, рогатый, И железным нутром дребезжит. Он плывёт и вздыхает так грустно, И дверьми так надсадно скрипит, А в салоне просторно и пусто, И водитель как будто бы спит. И кондуктор слегка пьяноватый На сиденьи потёртом умолк. Ни с кого не взимается плата, И на кассе ржавеет замок. Он плывёт в бесконечности зыбкой, В безымянном маршрутном кольце С глуповато-наивной улыбкой На глазастом и плоском лице. И плывут в городском междустрочьи Сквозь кирпично-асфальтовый бред Парусов истрепавшихся клочья И над мачтами призрачный свет. *** Они рассуждали: хитрый – о честности, трусливый – о мужестве, бездарный – о вдохновении. А равнодушный так говорил о любви, что аж заходилось сердце. Они призывали: благополучный – к терпению, злой – к милосердию, к щедрости – жадный. Ну а бездельник так пел славу труду, что прямо руки чесались. Они упрекали: лжецы – в недоверии, любопытные – в сдержанности, эгоист – в неготовности к жертве. А безбожник, тот просто разил наповал цитатами из Писания. И вот, постарев, поседев в безнадёжной борьбе с энтропией, устав от привычной сансары, я вспомнила вдруг, что в учебнике – обычном учебнике военно- полевой хирургии, сказано чётко: «спеши не к тому, кто кричит – к тому, кто молчит». Удельная А давай-ка дойдём до шалманчика средней руки, Где шумит переезд, и народ ошивается всякий, Где свистят электрички и охают товарняки, Где шныряют цыгане, где дня не бывает без драки, Где торгуют грибами и зеленью, где алкаши Над каким-нибудь хлипким пучком ерунды огородной Каменеют, как сизые будды, и где для души На любой барахолке отыщется всё, что угодно, Где базар и вокзал, неурядица и неуют, Где угрюмо глядит на прохожих кудлатая стая, Где, мотив переврав, голосами дурными поют, И ты всё-таки слушаешь, слёзы дурные глотая. Там хозяин душевен, хотя и насмешлив на вид – У него за прилавком шкворчит и звенит на прилавке. Он всего лишь за деньги такое тебе сотворит, Что забудешь про всё и, ей-Богу, попросишь добавки. Он, конечно, волшебник. Он каждого видит насквозь, И в шалманчике этом работает лишь по привычке. Вот, а ты говоришь: «Всё бессмысленно…» Ты это брось!.. И опять – перестук, да пронзительный свист электрички. *** Что остаётся, если отплыл перрон, Сдан билет заспанной проводнице? Что остаётся? – Казённых стаканов звон, Шелест газет, случайных соседей лица. Что остаётся? – дорожный скупой уют, Смутный пейзаж, мелькающий в чёткой раме. Если за перегородкой поют и пьют, Пьют и поют, закусывая словами. Что остаётся, если шумит вода В старом титане, бездонном и необъятном, Если ты едешь, и важно не то – куда, Важно то, что отсюда, и – безвозвратно? Что остаётся? – Видимо, жить вообще В меру сил и отпущенного таланта, Глядя на мир бывших своих вещей С робостью, с растерянностью эмигранта. Что остаётся? – встречные поезда, Дым, силуэты, выхваченные из тени. Кажется – всё. Нет, что-то ещё… Ах, да! – Вечность, схожая с мокрым кустом сирени. Трое Фотография стандартна: первый класс – Ох уж мне, блин, эта «школьная скамья»… «Неблагополучных» трое нас – Лёнька-Чипа, Игорёк, да я. Полуграмотная тётка Игорька, Та, что мыла в нашей школе этажи, Нам сказала: «Жизнь у вас горька. Надо вам, ребятушки, дружить. Все вы – сироты: без мамок, без отцов, Стало быть, и не нужны вы никому. Не теряйтесь, а не то, в конце концов, Передавят, как котят, по одному». Вот мы и дружили, как могли: Вместе дрались, вместе бегали в кино, Тополиный пух в июне жгли. И нам было совершенно всё равно, То, что я училась хорошо, А они – забили напрочь… Ну, так что ж? И меня не повергали вовсе в шок Сигареты, клей «Момент» и даже – нож. А потом все разбежались кто куда: Им – в путягу, ибо славен всякий труд, Я же безо всякого труда Как-то быстро поступила в институт. Лёнька воровал, попал в тюрьму, После вышел – да обратно сел. Игорь пил. Потом бомжатскую суму На плечо вполне безропотно надел. Ну а я науку грызла сгоряча, Не сбавляя взятый темп на вираже. В общем, я училась на врача, И – небезуспешно… Но уже Просыпался странный зверь в моей груди, И дышал, переплавляя всё – в слова. Бабка говорила: «Нелюдь!», и Не была совсем уж сильно неправа. Лёнька сгинул где-то в дальней ИТК, Игорька отрава со свету сжила. Ну а я могла бы жить наверняка. Я могла бы. Да вот только – не смогла. Потому, что бесконечно длился час, Но меж пальцев утекли десятки лет… Потому, что только трое было нас: Пьяница, ворюга и – поэт, Потому, что это – полная фигня: Дескать, каждый сам судьбу свою лепил. И теперь я знаю точно: за меня Лёнька воровал, а Игорь – пил. И всё чаще я гляжу, гляжу туда, Где сквозь облака высокий свет Говорит о том, что боль – не навсегда, А сиротства вовсе не было и – нет. *** От трескучей фразы на злобу дня, Виршей холопских, тысячных тиражей, Ангел Благое Молчанье, храни меня – Губы мои суровой нитью зашей. Лучше мне, измаявшись в немоте, Без вести сгинуть, в землю уйти ручьём, Чем, локтями работая в тесноте, Вырвать себе признанье – не важно чьё. Лучше исчезнуть, попросту – помереть, Быть стихами взорванной изнутри. Только бы – перед ликом твоим гореть, Только бы слушать, только б ты – говорил. Только бы слушать, вслушиваться в шаги, Свет твой угадывать из-под прикрытых век… Ангел Благое Молчанье, мне помоги, Ибо я всего-то лишь – человек. В час, когда сердце захлёстывает суета, Требуя покориться и ей служить, Ангел Благое Молчанье, замкни мне уста, Чтобы мне перед Словом не согрешить.
Necessary cookies are absolutely essential for the website to function properly. This category only includes cookies that ensures basic functionalities and security features of the website. These cookies do not store any personal information.
Any cookies that may not be particularly necessary for the website to function and is used specifically to collect user personal data via analytics, ads, other embedded contents are termed as non-necessary cookies. It is mandatory to procure user consent prior to running these cookies on your website.
2 Comments
Замечательная подборка стихов, каждый со своим смыслом и своей атмосферой. Много поражающих воображение находок: «Между нездешним ужасом борщевика | И лопухов беспамятностью земной. Или там же: «И осыпается медленный пыльный зной» — роскошная эналлага!
Спасибо Дмитрию Гаранину за развёрнутый отклик (цитирую из фб):
В подборке стихов Екатерины Полянской на сайте Ассоциации писателей Урала 28 стихотворений, и они настолько хороши и разнообразны, что, вероятно, у автора просто не поднялась рука дать подборке название, выделив что-то одно, и поэтому она называется просто «Стихи». Некоторые из этих стихов я ранее читал на Фейсбуке, и, в отсутствие дат написания, у меня такое впечатление, что здесь стихи, отобранные за жизнь, по которым можно судить о поэте в целом. Именно о поэте, не поэтессе, потому что в этих стихах абсолютно не прослеживается пол, за кадром остаётся тема отношений мужчины и женщины. Это стихи, написанные просто человеком. Причём человеком мудрым от природы, а также умудрённым и зрелым, глубоко познавшим жизнь.
Отличительная черта стихов Екатерины Полянской – гармоничное сочетание мысли и поэтической ткани. Я бы именно такие стихи называл «философской лирикой», хотя обычно философская лирика – это скелеттированная мысль. Спектр этих стихов простирается от почти «чистой лирики», где, однако, всегда просвечивает что-то экзистенциальное на дальнем плане («Гдов», «В этой комнате слышно…», «Идиллический сон», «Чай с вишнёвым вареньем…» и т.д) до стихотворений с крупными идеями, выходящими в философско-морально-социальную плоскость («Как ты нелеп в своём мученическом венце!» про набоковского Цинцинната Ц., «Доктор Боткин», «Скрипач», «Мы тут все хороши…» и т.д.). Но даже и в верхнем идейно-моральном регистре стих не срывается на публицистичность, не теряет поэтической материи. Ни в одном стихотворении нет и намёка на мелкотемье, банальность. Преобладает крупность.
Источник стихов Екатерины Полянской – в примерно равной мере реальная жизнь поэта и литература.
В первой группе, в биографическом плане, можно отметить трогательное стихотворение «Отец мой был похож на волка…» и очень глубокое стихотворение о детстве «Трое», где речь идёт о дружбе трёх трудных подростков-сирот, которые вместе дрались и всё прочее. Двое мальчиков плохо учились, один кончил тюрьмой, другой спился. А девочка Катя училась хорошо и выучилась на врача, стала поэтом. Так в чём же тут может быть глубина? Ведь считается, что все основные мысли были высказаны ещё древними греками и римлянами, а нам осталось только их повторять! И тем не менее:
..
Потому, что это – полная фигня:
Дескать, каждый сам судьбу свою лепил.
И теперь я знаю точно: за меня
Лёнька воровал, а Игорь – пил.
…
Вот какие тут «сообщающиеся сосуды», которые даже Паскалю не снились!
Из других стихов первой группы можно отметить, например, «Рыжая псина с пушистым хвостом…», где за бытовой картинкой с животными следует взгляд в глубину. Быт в стихах Екатерины Полянской одухотворён. Стихотворение «Я, скорее всего, просто-напросто недоустала…» завершается сильными строчками
…
Жизнь тяжёлою каплей на кухонном кране зависла,
И не может упасть, притяженью земному на зло.
Во второй группе стихи, выросшие из литературы и культуры, в которых из зёрнышек выращиваются целые деревья. Таковы стихотворения «Иаков» по Ветхому Завету, упоминавшееся выше стихотворение по набоковскому «Приглашению на казнь», стихотворения на темы, обозначенные Шекспиром и Мариной Цветаевой. Эти стихи сопровождаются эпиграфами. Но есть и неназванные разработки известных тем. В частности, стихотворение, начинающееся с
Лишь вечер выйдет за порог,
И щёлкнет ключ в замке –
Серебряный единорог
Спускается к реке.
оживляет в памяти гумилёвского «Жирафа». А стихотворение, начинающееся с
Здесь заплакать нельзя и нельзя закурить,
Во весь голос не то, что кричать – говорить.
Водка пахнет сивухой, вода – солона,
И на стену в ночи наползает стена.
читается как вариация на мандельштамовское «Я вернулся в мой город, знакомый до слёз…»
В заключение упомяну просто ещё пару стихотворений, которые мне особо понравились. Стихотворение «Не печалься, душа. Среди русских воспетых полей…» – это своего рода моральное кредо поэта и гимн духовности. Не могу не привести последнее четверостишие:
…
Согревая пространство собою всему вопреки,
Предпочтя бесконечность свободы – законам и срокам,
На крыло поднимаясь над гладью последней реки,
Раскаляясь любовью в полёте слепом и высоком.
И, конечно, следует отметить литературное кредо автора:
От трескучей фразы на злобу дня,
Виршей холопских, тысячных тиражей,
Ангел Благое Молчанье, храни меня –
Губы мои суровой нитью зашей.
…,
завершающее подборку.
https://www.facebook.com/dgaranin/posts/2216077245080907