РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРОЧИТАННОМ РОМАНЕ
или 
МЫСЛИ О СМЫСЛЕ

Я богатств себе не жажду
И горжусь своей роднёй –
Здесь живу, и здесь однажды
Стану русскою землей.
А. Кердан. Ночные думы.


                ...я уверен в том,
Что быть бы мог в краю отцов
Не из последних удальцов.
М.Лермонтов. Мцыри. 


В ежемесячном литературно-художественном и публицистическом журнале «Урал», в мартовском номере 2018 года, напечатано произведение известного у нас на Урале да и далёко за его пределами поэта и прозаика Александра Кердана с необычным названием «Роман с фамилией».

Первые страницы романа, озаглавленные «От первого лица», посвящены  родословной автора и, вполне естественно, подразумевают некий документализм. Художественная часть названа «Философ. Книга первая».

Прежде всего остановимся на необычном заглавии произведения. Как его понимать? Как желание автора указать на жанр произведения – роман? Возможно. С такой целью, например, Милош Црнянский назвал свой труд «Роман о Лондоне». Но взаимосвязь слов «роман» и «фамилия» да еще и собственная (Кердан), – согласитесь, звучит неожиданно и романтично-интригующе. 

Выскажем своё предположение по поводу трактовки заглавия. То, о чём пишет автор, чрезвычайно дорого для него, имеет глубоко личностное содержание. Такое заглавие, на наш взгляд, – некий камуфляж, своеобразная защита от «дурного глаза», от недоброжелателя, который «в чужом глазу соломинку увидит...», и потому готов надсмехаться над всем, что человеку дорого. Так вот, скрытая самоирония (роман с фамилией, своей) в данном конкретном случае, когда разговор идет о глубоко личном; имеется ввиду разговор об исторической памяти людей, о родственниках, которые были и есть опора нашей Родины, которые сыграли важную роль в формировании и становлении личности самого автора, это – средство авторской защиты, то, что осталось и сохранилось у каждого из нас со времён далекого детства и на всю жизнь: мы так подтруниваем над самими собой, тем самым обезоруживая своего недалекого и назойливого (в народе называют наянливого) недоброжелателя.

Так вот, если согласиться с такой трактовкой заглавия, то пролог «От первого лица» лишь формально выполняет функцию вступления. А на самом деле почти все самое важное, значительное, чем задумал поделиться автор  со своим читателем имеет место быть именно в нём. Так представляется нам и «сделан» «Роман с фамилией», такова особенность композиции нового произведения А. Кердана.

Пролог «От первого лица» состоит из семи тесно связанных между собой эпизодов, в которых представлена  самая «ближняя» родословная автора, которую можно озаглавить следующим образом: 1).Дед Иван; 2)Рассуждения Салима Фатыхова о происхождении фамилии Кердан; 3). Авторские поиски; 4). Ещё раз о деде Иване; 5). Дед Антон; 6). Бабушкина родня; 7).Трофим Павлович Возилов.

Судя по содержательной стороне эпизодов «От первого лица», они, действительно, рассказывают о родственниках автора. Отметим, Александр Кердан делает это с гордостью, при этом, как бы размышляя вслух: «Может, вовсе не случайно среди моих пращуров – тягловых землепашцев и хлеборобов – были строители церквей, кадровые военные, ученые, инженеры, учителя, врачи?»  

Да, предки автора – показаны нам, как люди достойные, надежная опора страны. Было, значит с кого автору в младые годы брать пример, было к кому прислушиваться, делая свой жизненный выбор. 

Автор вспоминает: «Среди родни, насколько помню, дядя Троша, Трофим Павлович Возилов, благодаря то ли его воинским заслугам и положению, то ли доброму нраву и рассудительности, всегда пользовался непререкаемым авторитетом. И даже имя его произносилось с придыханием...»

Важно на наш взгляд отметить и роль матери автора в его воспитании, выборе профессии. Именно она, Христина Ивановна, организовала встречу сына с таким человеком, как Трофим Павлович Возилов (да и не только с ним). 
Вспомним слова из пролога: «Напоследок Трофим Павлович спросил меня, кем я хочу стать.
– Офицером, как дядя Вася, как Вы... – смущаясь ответил я.
– Будешь! – предрек Трофим Павлович и добавил неожиданно: – А не поступишь в военное, иди на философский...»
Случайно ли то, что в авторском замысле «Романа с фамилией» ближайший родственник писателя (дядя) предрекает быть ему воином или философом, а в художественной части воображаемый далёкий предок – парфянский князь  и римский вольноотпущенник Кердан выписан автором, как воин и как философ? 

Мать писателя, Христина Ивановна, отметим особо – бухгалтер в школе – занимает весьма скромное место в повествовании, но я бы нисколько не удивился, если бы «Роману с фамилией» предшествовало: «Посвящается моей матушке Христине Ивановне»...  Правду сказать, ей Керданом-поэтом не раз были посвящены пронзительные строки сыновней благодарности и любви, к примеру такие, как в стихотворении «Стакан земляники»:

      Дачный поселок и солнце в зените,
      Пташки порхают, звенят на весу.
      Перед тобою стакан земляники;
      Мама ее собирала в лесу.

      Чтобы - по ягодке, сладкой, пахучей- 
      Цену любви ты распробовать мог,
      Самоотверженной, лучшей из лучших;
      Только расти поскорее, сынок!

      Только запомни минуту простую,
      В сердце ее сохрани навсегда;
      Глядя, как ты землянику смакуешь,
      Мама так счастлива, так молода...


Повествование в прологе разворачивается так, что знания автора о своей родне, подкреплённые размышлениями друга, поэта и антрополога из Челябинска Салима Фатыхова, можно сказать подталкивают автора к новым поискам, вследствие которых возникает целый ряд предположений и важное для автора умозаключение: «А может Салим прав, и наделение людей той или иной фамилией имеет некий вещий смысл, уходящий корнями в глубокую древность? Не зря же мой дед – простолюдин так любил свою присказку! ("Фамилии с потолка не берутся".). Наверное, фамилия и впрямь не берется с потолка, а самым тесным образом связана не только с судьбой рода, но и с исторической памятью людей, некогда носивших ее, ибо, так или иначе, она аккумулирует в себе опыт предшествующих поколений. Может, вовсе не случайно среди моих пращуров –  тягловых землепашцев и хлеборобов – были строители церквей, кадровые военные, ученые, инженеры, учителя, врачи?... Судьба разбросала сородичей по всей земле: Россия, Мексика, США, Италия, Украина, Узбекистан, словно подтверждая, что мир человеческий велик и мал одновременно, что все в нем взаимосвязано и взаимообусловлено, и прошлое, настоящее и будущее неразделимы.

Значит, вовсе не надо изобретать машину времени, чтобы узнать, что случилось задолго до моего рождения. Надо только прислушаться к голосу души, довериться памяти сердца и в луче тревожного лунного света отдаться на волю снов сознания, уносящих меня, подобно героям Марселя Пруста и Джека Лондона, в путешествие по реке времени в глубины мироздания, к истокам моей загадочной родовы...» (выделено мной - Е. Ж.).

Так возникает второе звено для связи повествования о «ближних» и «далёких» предках (напомним первое – это та профессиональная ориентация, какую дядя Трофим Павлович даёт юному племяннику). 

Действие «Романа с фамилией» происходит в двух измерениях – в наши дни (имеется ввиду пролог «От первого лица») и в отдалённое от нас на более чем на два с половиной тысячелетия время («Философ. Книга первая»).

Герой «Философа» якобы один из возможных предков автора,  некий парфянский князь Кердан. У себя на родине он получил блестящее по тем временам образование, «рано возмужал, окреп, приобрел все навыки, необходимые воину, и уже в восемнадцать лет был назначен командовать элитным отрядом». Воинская карьера юного князя, так успешно начавшаяся, прерывается внезапно: в одной из первых стычек с римскими легионерами он был пленён и стал рабом Римской империи, рабом Вечного города...

Сближение в тексте двух таких разных пространственно-временных миров, так несхожих на первый взгляд и в то же время образующий новый пространственно-временной мир (по М.Н.Бахтину, хронотоп) выполняет определенную авторскую задачу: связь времен как бы проявляет то, что, казалось безнадежно утеряно по разным причинам. Научный поиск «кто я родом, откуда сам?» в результате буквально оживляет, одухотворяет фамилию. Вспомним строчки из пролога «От первого лица»: «Ты только прислушайся, какая песня звучит в твоей родове! Санскритская «кер», означающее «камень, земля, корень» – это праформа русского слова «герой» и европейских титулов: «герцог», «герольд»...
– Ну а «дан» откуда взялось?
– Думаю, это наследие древнешумерского, «тан», означавшего «небо»...
– Выходит, в имени моем – земля и небо...»

…С самого начала «Романа с фамилией» автор мыслит контроверзами и вопрошаниями: «Фамилии с потолка не берутся, – любил повторять мой дед Иван. Фамилия, доставшаяся мне не с потолка (не без иронии рассуждает писатель), а от деда Ивана, была непонятна и заковыриста. Откуда взялась?».

Далее по ходу пролога ирония по поводу «непонятной и заковыристой» фамилии постепенно сходит на нет. У героя художественной части так же присутствует гордость за своих родичей, за свою родову: но инстинкт жизни заставил его подчинится воле победителей. Ценой  позорного унижения он сохранил себе жизнь, становится вечным рабом.
И снова обратимся к прологу.
– Ты, Васька, шибко нос не задирай... – наказывала бабушка Ефросинья Павловна своему четвертому сыну и моему дражайшему дяде Василию Ивановичу Кердану, только что с отличием окончившему Челябинское военное автомобильное училище... – ...твой батька тоже не из простых - ехрейтор конной разведки...

Автор объясняет бабушкины слова: «Мой дед Иван Яковлевич Кердан в Первую мировую и впрямь сделал карьеру – дослужился до ефрейтора. И в словах Ефросиньи Павловны никакой иронии нет (выделено мной - Е. Жуков). Пехотный полк образца девятьсот четырнадцатого года – это несколько тысяч человек, а во взводе конной разведке – всего двадцать сабель, и среди этих отборных кавалеристов звание ефрейтора присваивалось лучшему».

Узнать деда  автор не успел – тот «умер, когда мне и года не было», – пишет он. «...мама рассказывала, что дед незадолго до смерти взял меня на руки и сказал печально: – Сашка, ты ж меня помнить не будешь...?»

А цепь воспоминаний уже разворачивается, словно на протёртой наслюнявленным детским пальцем «переводке». Перед нами проявляется всё новые и новые зарисовки и портретные характеристики, яркие, сочные, незабываемые: «Дед Иван был и впрямь не из простых: участник трёх войн, пахарь и каменщик, плотник и столяр, стекольщик и сапожник – словом мастер на все руки, к тому же – весельчак и балагур, играющих на нескольких музыкальных инструментах. Чтобы послушать его озорные частушки, прибаутки и затейливые балалаечные коленца, знакомые, возвращаясь с ярмарки, делали кругаля верст по двадцать. Он и детей своих выучил игре на гитаре, мандолине, балалайке, домбре...»

Память авторского сердца воскресила портрет другого деда, брата Ивана Яковлевича: «Антон Яковлевич, сухонький старичок в серой потрёпанной фуфайке, надетой на голое тело, сидел на завалинке свой хибары и курил "козью ножку", скрученную из обрывка старой газеты. На скуластом малоподвижном лице его выделялись неожиданно живые, кажущиеся чёрными, глаза с хитроватым прищуром и топорщились лихие "будёновские" усы, а реденькие седые волосы, напротив, казались прилизанными. Широченные солдатские галифе были заправлены в шерстяные носки грубой вязки, надетые явно не по погоде. Самодельные тапки из толстой блестящей, как антрацит, кожи, как будто служили наглядной демонстрацией для потенциальных покупателей. Но интерес у меня вызвали вовсе не тапки, а висящие на фуфайке в ряд четыре георгиевских креста...
– Здоровеньки булы, родственнички! – проскрипел он, как несмазанная дверь, глубоко затянулся самосадом и погладил меня по голове. Рука у Антона Яковлевича с виду худая, жилистая, оказалась тяжёлой и как будто придавила меня к земле. От нее пахло табаком, сапожным варом и кожей…»

В небольшом по объёму прологе щедрая россыпь портретных характеристик и зарисовок родственников писателя, и все они «работают»: все эти люди созидатели, творцы, воины, опора державы. Ими и, впрямь, стоит гордиться.
И хотя у героя «Философа» предки из другого сословия – аристократического, два пространственно-временных мира, созданных автором, живут не обособленно, они связаны между собой духовными «скрепами».

Личность автора «сопрягается», как бы сказал Л.Н.Толстой, с личностью главного героя  «Философа». Юному Александру Кердану предрекают судьбу воина или философа, его герой – князь Кердан начинает взрослую жизнь как воин, но в последствии становится мыслителем, мудрецом. У того и у другого – неистребимая тяга к знаниям. Автор берёт пример с «ближних» родственников (все они – «не из простых») и становится философом и культурологом. У героя «Философа» учителями и наставниками были люди из разных стран, которые дали ему познания во всех известных тогда науках, научили его языкам.

Автор романа гордится своими героическими предками, своей «ближней» роднёй, А князь-раб, а в последствии мудрец Кердан – своим древним родом, отцом,  фратараком Сасаном. 

И таких «скреп» в произведении предостаточно. Они ещё и ещё раз подтверждает размышления автора о том, что «мир человеческий велик и мал одновременно, что всё в нём взаимосвязано и взаимообусловлено, а прошлое, настоящее и будущее неразделимы».

Симбиоз двух пространственно-временных миров в одном произведении создает принципиально новый хронотоп, позволяющий проблемы исторической памяти увидеть в глобальном, философском контексте. Прошлое в его поэтическом осмыслении, в конкретных образах героев и антигероев позволяет показать соответствующие эпохи, суммировать духовный опыт предшествующих поколений и передать его современникам, помочь им стать духовно богаче и мудрее. 

Герой Кердана, парфянский князь Кердан, несмотря на своё вынужденное рабское положение не потерял интерес к познанию окружающего мира, а главное – сохранил честь и достоинство, благородство и способность критически осмысливать свои поступки. 

Последние минуты жизни он принимает мужественно. Уяснив с первых же слов Цезаря, что справедливого суда, а значит и пощады, не будет (предупреждал же его мудрый наставник Агазон: «Не советую тебе, юноша, даже мысленно лезть в политику) и поняв, что «комедия должна быть разыграна до конца», князь-раб не испытывает ни страха, ни отчаяния – лишь горькое осознание неизбежности отвратительной «комедии», которую разыграли с ним сильные мира сего.  

Он понимает, что нынешняя ситуация – это проекция всего, что с ним случилось много лет назад. «Первый раз я мысленно умер, узнав о гибели родных... Второй раз – познав бесчестие поражения в битве с Вентидием Бассом. Согласившись нести голову убитого царевича Пакора, я умер в третий раз. Став рабом, десятки раз грезил а самоубийстве как о единственном спасении...

Прав Сократ: духовная смерть страшнее смерти телесной. Мне нужно было пройти через все испытания, пережить годы в смирении, унижении и самопознании, чтобы понять это».

В оконце своего узилища он видит небо – вечный символ свободы, надежды, но понимает, что «эта надежда уже не для него...»

Только по прочтении этих последних строк романа неожиданно вдруг понимаешь, что его заглавие несёт в себе ещё один смысл, имеющий прямое отношение к трагической судьбе главного героя. 

«Философ» носит подзаголовок «Книга первая». Значит, должно быть продолжение. Но относительно парфянина-мудреца его никак не может быть, так как герой умирает и с его смертью завершается древняя ветвь парфянского рода. Именно к нему, к князю-рабу, применимо изречение из I-й Книги царств «Вкушая, вкусих мало мёда и се аз умираю».

Желая однажды сохранить свою жизнь, герой романа стал рабом. Став рабом, он попытался возместить свободу познанием мира. Однако оказывается, что стремление уйти в мир «книжных премудростей» – это всего лишь сублимация подлинной жизни. Обладание молодыми пленницами и связь  с женщинами из лупанария  – не любовь, а сублимация любви. Встреча с бывшей его ученицей Юлией позволила герою понять правому старого мудрого Агазона, предостерегавшего его «не лезть в политику».

Сам «Отец Отечества» Цезарь, со слов его родной дочери, на пути к власти не гнушается никакими средствами. Ради власти «этот мерзкий распутник, натянувший на себя маску святоши, издающего законы о благонравии, бесчинствующий с молоденькими подругами своей жены... Родной отец, продолжает Юлия, ...продавал меня, как публичную девку, ради сохранения своей единоличной власти, любимой им больше всех женщин Рима».

Именно после встречи с Юлией, словно пелена спала с глаз нашего героя:
«Впервые, – отмечает он, вновь увидев Цезаря, – я заметил, что он ниже меня ростом... повелитель ссутулился, стал похож на обычного старика, мечтающего только о том, чтобы все оставили его в покое».

«Говорят, что в последний час люди вспоминают ушедших: друзей, отца, мать, всех тех, с кем предстоит им встретиться в загробном мире. Но перед моим мысленным взором предстала Юлия. Именно она, беспутная и манящая, обнажённая, разгневанная и прекрасная, была послана мне, чтобы понять одну простую и неразменную истину.

Любовь, которая даруется человеку богами, возвышает душу, даёт возможность заглянуть в бессмертие. Именно любовь лишает человека страха перед смертью, дает власть над собой, а значит, делает его подобным богам.

Как измождённый путник, нашедший в запекшейся от зноя пустыне спасительный родник, я улыбнулся нарождающемуся утру и взял чашу с цикутой...»

Так заканчивается первая книга «Романа с фамилией Александра Кердана. Она оставляет негаснущей надежду, что, не смотря на гибель главного героя, автор пишет вторую, а может быть и третью книги своего увлекательного по форме и глубокого по содержанию повествования.

Надеемся, что наши читатели, и в первую очередь, молодые люди прочтут это замечательное произведение, в школах и в библиотеках пройдёт его обсуждение. Ибо задуматься над страницами «Романа с фамилией» есть смысл каждому, кто считает себя человеком... 

Евгений ЖУКОВ, кандидат педагогических наук,
лауреат Всероссийской литературной премии Им.Д.Н. Мамина-Сибиряка