Миясат Муслимова 

Ты ищешь царевну Будур?

Ты ищешь царевну Будур - а иначе зачем эта крепость?*
Древний город Дербент за стеною спускается к морю.
Жаркий день растекается зноем, и смягчая свирепость
Отшумевших веков, хором звонких цикад время тешит и нежится вволю.

Я, наверное, пленница тоже.  Крепостная стена бесконечна.
Вязь старинных магалов** уводит к кладбищенской воле.
Сквозь бойницы стены смотрит море легко и беспечно,
Словно нет потаенных глубин, словно вОды не ведают соли. 

Древний Рим – еще  отрок на коленях седого Дербента -
Сладко дремлет под тенью платанов, доныне шумящих  у моря.
Я стою на высокой стене, на ступенях горячего лета,
Раскаленная память столетий обжигает нечаянной болью.

Стон хазарских набегов и алчность персидских династий,
Золотая Орда,  ширваншахи, халифы, эмиры...
В оспу каменных плит замуровано бремя всевластья,
Под ладонью твердыня горит – остужу сумасшествие мира.

Через марево дней пробирается к тайне паломник,
Сорок верных сподвижников верность пророку хранят***.
Саркофаги камней - над покоем  каменоломни,
Рукоятью кинжалов надгробья над миром молчат.

Станет карой любовь, позабудь о Будур, неутешный.
Память родины больше, чем летопись дат и утрат.
Нет сильнее вины перед домом – лишь  время безгрешно,
Потому оно ведает тайны и не знает дороги назад.


__________________
* Крепость Нарын-кала в Дербенте, одном из старейших городов мира (пять тысяч лет)
** Старинные узкие кварталы одноэтажных каменных построек
***Место паломничества на древнем кладбище Кырхляр в Дербенте -  мавзолей сорока асхабов, сподвижников пророка Мухамеда.


Это твое Макондо

Не пашет раб землю, за плугом не ходит, не сеет,
По воловьим следам тоскует в полях чернозем.
Бурый день, как отшельник, по оврагам дымится и тлеет,
И ущелья с  тоскою глядятся в  небесный проем.

На крыше мама с кувшином
День с молоком взбивала,
Желтое масло в лощины
Густо стекало.

В спину толкает ветер, тминной обидой веет,
На подошвах крестьянских ног уносим останки земли,
Станут ладони мягче и души чуть-чуть слабее,
Чтобы не слышать, как  в поле ищут зерно  ковыли

Мама в хлеву пахучем
Корову травой кормила -
Чабрец на зеленой круче
Не знает ила.

Старый Сурхай за оградой землю костями греет.
Кладкой  речного камня сакля глядится в Койсу*.
Это твое Макондо в чреве у времени зреет,
Чтобы кормить тобою времени пыль и тоску.

Посохом были тропы
И колыбелью горы,
Ты не услышишь  ропот,
Камни укроют поле.

*Койсу - горная река в Дагестане


Прощайте, вчерашние братья

Прощайте, вчерашние братья!
Легка ли была дорога?
Чабрец придорожной ратью
Приник к пустоте   порога.
О чем  ночью птицы пели,
И кто их теперь встречает? 
В Убра пусты колыбели,
Лишь ветер траву качает.
Ночь гложет слоистые скалы
Над кладом руин и камней,
Старинные  плиты устало
Встречают остывших гостей.
Их лбы холодны, как стража,
И путь стерегут ветра.
Для родины  смерть не кража -
Последний поклон Убра.

Анжи

Бабочки пахнут полынью,
Йодовый воздух искрит,
Мерные волны латыни
Бьются о певчий санскрит.

Пена морская наутро,
Плавно прервав миражи,
Стынет у гор перламутром,
Выронив жемчуг Анжи.

Смири, Тарки-Тау, гордыню,
У моря хазарских кровей,
Пусть горькие песни полыни
Остудят морской суховей.

Омытый дождями, прибоем,
С мерцаньем слюды на камнях,
С мальчишеским ветром-изгоем,
Черешневым цветом в горстях

Мой город прекрасен, я знаю,
В нем волей природы сошлись
И горы, и степи без края,
И море, и ласковый бриз

Барханов тягучие тайны,
И гордый орлиный полет,
И щедрость равнины бескрайней,
На кручах нетающий лед.

...Бабочки пахнут полынью,
Йодовый воздух искрит
Мерные волны латыни
Бьются о певчий санскрит...
____
Анжи- старинное название Махачкалы


Я был Уголино

Коротают бесслезную вечность  праотцы лихолетий и смыслов,
Чужеродные строки на ощупь опробует Данте в ночи,
В отдаленном бряцанье  колонн  рассыпаются немощью числа,
Чутко спящие  рати  холмов  на хранение примут мечи. 

«Я не знаю, кто ты, и как ты сюда сошел,
Но по говору ты - флорентиец.
Так знай же, я был  Уголино…»

Голубиная почта в разбойничий век ударяется крыльями слова,
Флорентиец поет Одиссея  океанскою солью кровей,
Чечевицы зрачков под косою терцин погружаются в реки улова,
Тридцать третья песнь  не спасет Уголино и клекот его сыновей

«Я не знаю, кто ты, и как ты сюда сошел,
Но по говору ты - флорентиец…»
«О, куда же ты смотришь, отец?..»

Безвозвратно утраченный город кругами Сатурна обманут,
Вергилий с мольбой зажигает светильники строк,
Обменяются перьями птицы и в прошлое канут,
Праотцы коротают столетья и пером запасаются впрок.

«Но по говору ты - флорентиец…
Говорить - это быть в дороге…
Так знай же, я был Уголино…»

Мигель Эрнандес

Не тяжко ли  дыхание земли?
Пастух-поэт  шершавыми словами
Считает дни, стада идут в пыли, 
А он  - за посохом, и  синь- над головами. 

Лицо в рубцах распаханных морщин,
Иссечены подошвы ног камнями.
Смотри, среди сиреневых лощин
В Леванте рощи плачут соловьями!

Что соловьи, когда от козьих стад 
Вечерний свет  вдоль склонов гор таится?
Склоняясь к чреву коз, он слышать рад,
Как молоко под выменем струится.

Ни царства, ни полцарства от богов,
Лишь стадо коз в окрестностях Вселенной,
И небо над  созвездием рогов,
И храм корней, и вздох земли смиренной

Воспоминание о Параджанове

Из света в полутьму, из темноты на свет
К  высокому кресту из суеты сует,
К скрещению дорог  на каменный  порог
Заклятием   теней зовет  дремучий  рок,

И вот

Взвились огненные кони взрывом солнца в небесах,
Время сыплется в ладони, пеплом стынет на глазах,
И  над миром медлит в танце огнегривое кольцо,
Бьют хвосты  протуберанцев  в  лики  вздыбленных гонцов.
Из глубин веков Вселенной тетивой  летит стрела,
Над гробницами Равенны эхо пьют колокола.
Воздух  плавленой свободы  - под копытами коней,
Отекают чьи-то годы  в  пустоте   ненужных  дней.

Но

Что за огненные кони возвращаются с небес?
Ангел их  устало гонит или  бьёт под рёбра бес?
Кровью пишутся затменья и ложатся на холсты.
Над горой уснувшей тени  поднимают ввысь кресты,
И стремительные реки остужают алый бег,
Выплывает из столетий   Ной, и с ним его ковчег -
Мимо торжища лесного, мимо  запахов земли
К яслям  высохшей коровы,  к плачу брошенной любви

И вот

Из  пустоты к огню, из темноты на свет,
К  высокому  костру из горечи и бед
Зовет крылатый конь, спускаясь на порог.
Кому - моя ладонь? И кто теперь мой рок?