По традиции в июне этого года стала большим литературным праздником защита дипломных работ выпускников Литературных курсов Челябинского государственного института культуры.
        Созданные на базе Отдела дополнительного профессионального образования института, курсы выполняют одновременно несколько задач: это и учёба авторов на семинарах, где проходит обсуждение их творческих работ, и освоение методики организации литературной работы, и изучение психологии творчества. Защита дипломных творческих работ проходит с участием общественной аттестационной комиссии, в которую в этом году вошли председатель Челябинской писательской организации Олег Павлов, председатель областного Фонда культуры Кирилл Шишов и известный уральский поэт Владимир Курбатов. Ещё о трёх членах комиссии нужно сказать особо: литкурсанты прежних выпусков Виктория Иванова, Павел Карякин и Екатерина Юркова были рекомендованы в члены Союза писателей России на апрельском Межрегиональном совещании молодых в Челябинске, и, представляя их собравшимся, Олег Павлов и руководитель курсов, кандидат культурологии, доцент, секретарь Союза писателей России Нина Ягодинцева вручили им писательские билеты. 
        Такое начало праздника воодушевляет, хотя, конечно, не все слушатели ставят перед собой целью именно литературное совершенствование. Например, дипломной работой Флюры Шишёвой стала концепция деятельности литературного агента. Галина Зернова подготовила цикл биографических эссе о южноуральских писателях – эти эссе предназначены для студентов негуманитарных вузов. Павел Большаков представил родившийся на занятиях курсов и уже полгода действующий проект активизации работы литературных объединений области, в конечном итоге которого должны появиться поэтическая антология края и литературная энциклопедия области – её основу ранее заложил известный уральский писатель и энциклопедист Владимир Черноземцев. А сам праздник прошёл по сценарию, написанному ещё одной выпускницей – Ириной Питахиной.
        Отличительной чертой выпуска-2017 стали и авторы, которые пришли на курсы, уже получив дипломы и лауреатство Южно-Уральской литературной премии – это Татьяна Рыжкова (проза) и Анастасия Ахмадеева (поэзия). Да и сама идея этой премии родилась шесть лет назад именно в литкурсантских беседах и спорах.
        В этом году впервые на Литкурсах обучалась целая поэтическая семья – Светлана (мама) и Алиса (дочь) Тульчинские из Миасса, их неизменно сопровождал глава семейства Вадим, и эта прекрасная семейственность создавала в творческом общении особенную атмосферу. 
        Возраст выпускников – от 15 до 65 лет, что тоже достаточно необычно и интересно, особенно в открытых диалогах, коллективных обсуждениях современных литературных реалий. 
        Большим подспорьем в работе Литкурсов стали авторские учебники литературного мастерства («Литературно-творческий практикум» и «Организация литературной работы», которые на предыдущей защите представила руководитель курсов Нина Ягодинцева.
        Поэтические подборки представили на защиту Елена Плишкина,  Анастасия Ахмадеева, Елена Тугучёва (Челябинск), Ольга Фомичёва (Снежинск), Светлана и Алиса Тульчинские (Миасс). В качестве прозаиков выступили Юрий Садов, Наталья Рохмистрова (Челябинск), Татьяна Рыжкова (Миасс).
        Все выпускники получили свидетельства об окончании обучения, а их творческие работы пополнили архив курсов, а выпускник первых курсов краевед Виктор Машнин из Шумихи вручил именинникам символ литературных курсов: стальные писательские перья.
        Сегодня содружество выпускников Литературных курсов составляет почти 70 авторов. Они создают и воплощают совместные проекты – от конкурсов и семинаров до фестивалей и коллективных изданий. В прошлом году благодаря инициативе Любови Дубковой у Литкурсов появился свой альманах, и экспресс-презентация уже второго номера стала ярким финалом литературного праздника. В альманахе, кроме поэзии и прозы, представлены литературно-критические работы, сценарии, стихи для малышей и пьеса для детского театра, сценарий литературно-творческого урока.
Нина Александрова








Из дипломных работ выпускников VII Литературных курсов
Челябинского государственного института культуры


Татьяна Рыжкова
На покосе

        Подходил сенокос. Дед, уже побывавший на осмотре травы, несколько дней старательно готовился к отъезду: кремневым оселком правил литовки, насаживал их на древки, кое- где заменил на упорах поистлевшие за зиму верёвки, укрепил расшатавшиеся зубья деревянных грабель. Танька подолгу крутилась рядом и всё никак не решалась завести разговор о покосе. 
        Наконец в один из вечеров, отужинав, вся семья осталась за столом. Фёдор Иванович распоряжался:
        – Поедем завтра одни мужики. День - два покосим, а подсыхать начнёт, за вами, девчата, приеду. Ворошить и копнить сено вы будете. Да, вот ещё что, ты, мать, не забудь им полог под ягоды приготовить. Красно в траве от них. Пусть собирают и сушат. 
        Танька беспокойно заёрзала на дедовом колене. 
        – Что, егоза, – хитро прищурился тот, – и тебе, поди, захотелось на покос?
        – Ага…
        – Куда ты! Чего удумала!– вмешалась бабушка, – комары там тебя заедят, в лесу -то. Да и кто за тобой смотреть будет? Работать надо!
        «Егоза» приготовилась было пустить в ход безотказное средство, но до слёз не дошло. Неожиданно для всех дед вступился за внучку:
        – А пусть едет, не маленькая уже, покусают, так покусают. Давай собирайся!
        Благодарная Танька мигом съехала с дедова колена, чтобы бежать собираться, но поймав недовольный бабушкин взгляд, снова прочно уселась на место и прижалась к деду. Тот, понимая опасения внучки, ласково погладил её по головке:
         – Поедешь, поедешь завтра со мной. 
        И миролюбиво добавил для бабки:
        – Ну, привезу назад, если что, когда за девчатами приеду. 
        Наутро, сквозь сон услышав бряк и говор во дворе, Танька  быстро вскочила со своей лежанки и, путаясь в длинной ночной рубашке, кинулась в сени, а затем на крыльцо. Нерешительно переминаясь босыми ногами на прохладном и влажном от утренней росы большом сером камне, заменяющем ступеньки, тихонько позвала: 
        – Де-е-еда-а-а… 
        Увидев растерянное лицо внучки, Фёдор Иванович рассмеялся:
        – Ну чего тебе не спится, неугомонная! Рано ещё, иди, досыпай! Не уедем без тебя, не бойся. 
        Но той было уже не до сна: вдруг да забудут. Помня вчерашнюю бабкину реакцию, она робко приблизилась к ней и, не зная, что берут с собой на покос, спросила:
        – Баба, а где мои галоши?
        – Завыдумывала не зная чего. Зачем они тебе? – заворчала Татьяна Степановна, но тут же остановила себя:
        – Одевайся. Не нужны тебе галоши в лесу, всё уж собрала твоё. 
        Благодарно ткнувшись в бабушкин мягкий живот, Танька мигом натянула платьице и опять побежала во двор смотреть, как идут приготовления к отъезду. 
        Рано выезжать не торопились – косить собирались с завтрашней утренней зорьки, а сегодняшний день отводился на обустройство. Наконец, плотно позавтракав, двинулись в путь. Запряжённый парой лошадей просторный фургон, нагруженный мешками с провиантом, косами, граблями и всякой мягкой рухлядью, необходимой для жизни в «поле», тряско катил по просёлочной дороге. Танька сидела на скатке из старых ватных одеял и держалась за своего младшего дядьку – Славу. 
        – Открой широко рот и говори «а», – приказал тот. 
        – Зачем? – привычно завредничала она, но Слава, и не рассчитывающий на сиюминутное подчинение, быстро проделал это сам, и из его рта покатились смешные перекаты. Танька тут же талантливо собезьянничала, взяв на тон выше – оказалось, что тряска в телеге чем сильнее, тем лучше.
        Так весело тряслись с добрых полчаса и, наконец, свернули на едва различимую лесную дорогу. По сторонам от неё пёстро цвели небольшие полянки, наполняя округу сладковатой пахучей духотой. Было тихо, и только чуть слышное убаюкивающее «ку-ку, ку-ку» нарушало этот первозданный покой. Рты у обоих закрылись сами собой. Хотелось пить, молчать и слушать  ароматную тишину... 
        Привалившись к дядькиному плечу, Танька тихонько засопела и очнулась от громкого дедова голоса: 
        – Слезайте, приехали! Славка, выпрягай лошадей да отведи их к роднику, пусть попьют. 
        Фургон поставили под старой раскидистой берёзой и начали обустраиваться. Из нарубленных веток соорудили просторный шалаш, выкопали ямку под кострище, очистили от мусора и слегка углубили маленькое озерцо родника, а после разбрелись по лесу: кто по ягоды, кто по грибы. 
        Наутро Танька проснулась от сердитого жужжания. Открыв глаза, прямо перед собой увидела огромного овода, явно нацеленного на неё. Быстро юркнув под одеяло и так же быстро вынырнув назад, она поняла, что одна. В шалаше вкусно пахло подвядшими березовыми листочками. Овод вновь пошёл в атаку, и ничего другого не оставалась, как поползти к выходу. 
        Выбравшись наружу и оглядевшись, девочка увидела несколько зелёных рядков, убегающих к противоположной стороне поляны. Оттуда, к ней навстречу, чуть поотстав друг от друга и мерно размахивая косами, шли молодые дядьки во главе с дедом. Она с интересом стала наблюдать за их слаженными движениями и вдруг услышала… песню, что при каждом взмахе выпевали литовки – «вжик-вжик, вжик-вжик, вжик-вжик!» Разливаясь в утренней прохладе, песня заполняла всё пространство большой поляны, поднималась ввысь и звенящей струйкой перетекала в изумлённую Таньку. Боясь шевельнуться, девочка вслушивалась в этот восторг внутри себя, сердечко колотилось, и ей вдруг захотелось громко-громко кричать и смеяться! От этого стало чуточку стыдно перед взрослыми, и она лишь смущенно улыбалась, глядя на них. 
        Увидев внучку, дед позвал: 
        – Протирай глаза и беги к нам – завтракать. Смотри, сколько ягод мы тебе насрезали!
        Подстраиваясь под ритм своей песни, Танька на одной ножке заскакала между рядками. 
        – Не балуй, коза! Подвернёшь ногу – бабка нам задаст тогда!
        – Не-а, не подверну, – прыгая с рядка на рядок, дразнила деда «коза» и тут же растянулась на свежескошенной стерне. Было колко и смешно. Быстро вскочив на ноги, девочка заметила разбегающихся серых ящерок, но она их совсем не боялась. Ещё вчера Слава, поймав одну, показал, как «отстёгивается» у неё хвостик и уверял, что это совсем не больно и что скоро на месте старого отрастёт новый. Не переставая слушать песню, Танька бегала вдоль скошенных рядков, выбирая из них крупные, сладкие-пресладкие ягоды. 
        – А вон зайчики бегут! – послышался чей-то голос. 
        – Где? – заозиралась она вокруг, но ничего не увидела. 
        – Да вон же! Не туда смотришь, в небо смотри! – показывал на облака дядька постарше – Коля. Он только что закончил свой рядок и остановился подправить косу. Но как ни запрокидывала Танька голову, никаких зайцев она не видела. 
        – Да ты ляг на траву и погляди подольше, – не унимался дядька. 
        Скорее чтобы не перечить старшему, чем поверив, что может что-то там увидеть, девочка улеглась на валок и уставилась вверх:
        – Ну, какие тут зайцы – нет ничего, только облака бегут. 
        И вдруг увидела летящую птицу с широко распахнутыми крыльями. Она, эта белая птица, стремительно неслась прочь, на глазах превращаясь в бесформенную, смятую кучу, а на смену ей показалась чья-то зубастая пасть... Некоторое время Танька наблюдала за причудливо меняющимися облаками, но игра не захватила её, как надеялся дядя Коля. Во всём этом было что-то зыбкое, скоротечное, не настоящее, не то что её песня. Но скоро оборвалась и она – подошло время обеда. 
        Косили, с небольшими перерывами, весь день. Дед торопил сыновей управиться до дождя, приближение которого он безошибочно определял по ломоте в ногах. 
        Поздним вечером, сидя у костра, взрослые вели неторопливый разговор. Из темнеющих неподалёку кустов доносилось мирное пофыркивание стреноженных лошадей, а из подвешенного над огнём котелка – сердитое шипение подходившей каши. Вспомнив давешнюю забаву, Танька подняла глаза вверх и, всмотревшись в густую синеву засыпающего неба, увидела, как там один за другим, оживая, вспыхивают яркие светлячки. Испуская белое сияние, они слегка подрагивали и, казалось, вот-вот сорвутся и полетят вниз. Устроившись поудобнее, девочка наблюдала за их игрой и скоро почувствовала, как оттуда, из таинственной, немного пугающей выси нисходит покой. Он мягко обволакивал светлый пятачок вокруг костра, незаметно забирался под старенькую фуфайку, кем-то заботливо накинутую на её плечи, расслаблял и убаюкивал. Изо всех сил борясь со сном, Танька смотрела на слабеющие язычки пламени и ждала, когда же, наконец, скажут, что каша готова, чтобы опробовать берестяную ложку, только что смастерённую для неё дедом. Чуть слышно позвенькивал колокольчик на шее молодой кобылки, от костра исходило приятное тепло... Пламя разрасталось и быстро превращалось в большой огненный шар, заслонивший всё вокруг…
        Каши она так и не дождалась. 




Елена Плишкина


* * * 
Строки бросали в реки,
Реки бросали в камни,
Камни бросали в окна,
Стекла в стихи бросали – 
И собирайте сами
Капли разбитых речек,
В стеклах разлитый вечер,
Ранен любой, кто встречен.
Ну, а иначе как?
Главное – кто-то вечен.
– Господи, кто-то вечен?
– Кто-то из тысяч вечен…
Жертвы – постыдный факт.
Тот, кто остался вечен,
Встречных обнял за плечи,
Стекла достал из речек
И сотворил Слова.


* * * 
Ученые бьются над телескопами и расчетами, 
Бог за сердце хватается и уходит в запой.
Военные запасаются минометами – 
право, смешные: тут хоть гимн, хоть реквием пой...
Две планеты идут в самоволку, минyя орбиты, и 
Посылают свой гелиоцентр ко всем чертям. 
Черти прыгают в табакерки, рогатой свитою 
(ну подумать только!) молятся. Боже пьян. 
Семь миллиардов скулят от мигрени, давления, 
Аномалии сводят с верных дорог и с ума. 
Две планеты сопротивляются притяжению, 
И седеет от ужаса ясновидящая луна. 
Все готовятся к столкновению, разрушению,
Считая поспешно, сколько осталось жить.
Две планеты с трудом подавляют взаимное притяжение:
Настоящую катастрофу надо еще заслужить.


* * * 
Смерть не придет легко:
Слишком избит исход. 
Будет сидеть как под
Пенкою молоко. 
Будет грозить сбежать
Белой волной в огонь,
Бросит дежурно: «Жаль,
Что мне не стать родной». 

Кто говорил что смерть                                                                                                                                       
Страхов и душ черней,                                                                                                                                          
Счастлив был не узреть
Суток, что вечерей
Самых глухих часов
Запертого на жизнь:
«Ты поиграй часок,
только не тронь ножи».

Смерть не придет: пока
Важными занята. 
Скоро начнет светать
Щелкнет курок замка.
Бесцеремонно в зал,
Будто в свой дом вор,
Некто войдет, у него
Будут Её глаза.




Анастасия Ахмадеева


***
Чем тебя я встречу, безумие моё?
Поднебесной речи звёздный окоём.
Вдох – почти случайно, выдох – налегке,
Таинство молчанья – в каждом языке.
Тени стынут. Воздух – хоть в горсти сжимай, 
Золотые звёзды сыплют через край.  


***
Вчерашний день горчит на языке.
А в дом, опровергая звук и слово,
Стремится свет, и ластится к руке,
Застигнутой врасплох страницей новой.
Сглотнёшь – и страшно, но не за себя.
Строка к строке – вперёд неумолимо…
А рукописи – верно! – не горят,
Лишь пахнут дымом.


***
Столь беспробудно-далеко, 
Что таешь в приглушённом стоне.
Сырым глубоко-нежным мхом
В плену ладони.
Так сон – безвыходно-незряч,
Так вяжут сено: дымно, пресно…
И тяжело дышать, и плач
За перелеском.




Юрий Садов

Ивашка-Иван

        – Эй, Ивашка!
        – Я не Ивашка, я – Иван.
        – Да какая разница, поди сюда, гоминида.
        Начало дня не предвещало каких-то серьёзных проблем, а подобного рода обращения давно уже перестали удивлять Ивана. Не выделяясь крепким телосложением, обладающий добрым характером и соответствующим воспитанием, Ваня часто вызывал насмешки в свой адрес от более подготовленных к выживанию сверстников. Да и большие карие глаза с длинными ресницами, действительно, выглядели кукольно на лице мальчика. 
        Укладывая вечером спать, мама ласково обнимала сына и всегда шутила перед сном: «Ох уж твои Жар-птицы – чьё-то счастье берегут». Ваня не понимал её слов. На вопрос: «Что такое счастье?», – мама отвечала не сразу. Какое-то время смотрела на него молча, иногда в её глазах он замечал искорки слёз, потом тихо шептала: «Ты моё счастье», – и быстро выходила из комнаты. А он ещё долго лежал в постели, не засыпал и смотрел на светящиеся стрелки умиротворённо тикающих в углу часов. Круг за кругом острие секундной стрелки отмеряло ночную тишину, благодатную для мечтаний. Вглядываясь в его прерывистое движение, Ваня пытался вспомнить мгновения восторгов в своей пока ещё недолгой жизни. Бледно-зелёное свечение цифр напоминало Ивану фисташковое мороженое, которое он ел с папой в последнюю их совместную прогулку в парке, когда они всей семьёй отмечали его день рождения. Ему исполнилось семь лет.
        Вскоре папа уехал в командировку и домой не вернулся, как это бывало обычно, через сорок дней. Не вернулся и через последующие бесконечно долгие сорок дней. Там уж лето подходило к концу. Школьные сборы хоть и занимали время, но не могли отвлечь Ивана от воспоминаний и размышлений об отце. Мать он не спрашивал, чувствовал, что ей тяжело, и вряд ли она ему ответит. Но больше всего он не хотел причинять ей боль. По случайно услышанному телефонному разговору он догадался, что родители иногда общаются, только о чём – не знал. Всякий раз, когда Ваня думал, что мама разговаривает с папой, он уходил в ванную комнату, включал душ и долго сидел на полу, вслушиваясь в шум созданного им дождя. Мама всегда появлялась неожиданно и этим немного пугала его. «Ванюшка, ну сколько можно воду лить? Выходи скорее из ванны!», – мамин голос при этом был необычайно нежен и дорог.
        В школе Ивану не нравилось. Ни в первый день, ни в любой другой. Общение с ребятами налаживалось очень сложно, а порой лучше бы его вообще не было. Настоящего друга не нашёл и большую часть времени ни с кем не разговаривал, сидел за партой и рисовал лучистое Солнце на последней странице тетради. После уроков оставался в группе продлённого дня, где у него был товарищ: Серёжа из параллельного класса, тоже застенчивый и молчаливый. Но Ване было приятно с ним даже просто посидеть за одной партой. Иногда они играли в морской бой, и эти дни в школе представлялись самыми необыкновенными. Иван мечтал о брате или сестре, но жили они с мамой вдвоём, без кошки или попугая, даже рыбок в доме не водилось. За Серёжей три раза в неделю приходила бабушка, чтобы отвести внука на тренировку по ушу. 
        В те дни, когда Сергей сразу после уроков уходил домой, Ваня садился за парту у окна и внимательно наблюдал за происходящем на улице. Огороженная территория вокруг школы резко уменьшала вероятность интересных событий. Обычно главными героями были птицы или клубящийся дым промышленного города. Но случались в его театре и премьеры, когда мальчишки выходили на школьный двор выяснять отношения. Ему всегда было страшно за одного из спорщиков. Ваня жалел проигравшего. Одновременно он как будто завидовал мальчику, потому что тот не боялся защитить себя. И ещё больше восхищался им, предполагая, что мальчик всё же боялся, но мужественно преодолевал свой страх. Побеждённый боец, после того, как все остальные зрители уже разошлись, какое-то время сидел на земле, но не плакал.
        За ужином, на расспросы мамы о делах в школе, Ваня машинально отвечал: «Всё нормально». Он на самом деле так считал. Если день прошёл, то это очень хорошо, значит стали ближе каникулы. Осенние, зимние и весенние промелькнут быстро, а за ними долгожданные летние – вселяющие надежду – будут вальяжно проплывать перед глазами. Может быть, папа вернётся и научит его драться. Или они пойдут на рыбалку и поймают огромного сома, из которого мама испечет вкуснейший пирог. Или возьмут маму с собой и поедут в парк: кататься на аттракционах, есть сахарную вату и пить газированную воду через трубочку. Тогда папа обязательно бы выиграл для него в тире бесполезную мягкую игрушку, а маме бы купил так любимое ею эскимо. И, дождавшись удобного момента, Ваня повис бы на руках между мамой и папой, как это было в далёком радостном прошлом. 
        Начальная школа закончилась в томительных ожиданиях. Здание старшей школы выглядело угрожающе. Ещё в четвёртом классе он приглядывался к дикарям, обучающимся в нём. Удивление – не то слово, которое могло бы описать внутреннее состояние Ивана. Люди, толпой выходящие, вскоре после звонка, из огромных стеклянных дверей, казались ему обитателями ночных кошмаров. И вот, в следующем сентябре, он окажется среди них. Эта мысль тревожила его. Предстоящее лето подступало без прежней радости – последнее лето его беззаботной жизни. 
        Папа всё реже звонил маме. На дни рождения сына присылал почтой дорогие подарки, но сам не приезжал и к телефону его не звал. Ване казалось, что и мама перестала ждать звонков. Наверное, наступило время, когда можно расспросить её об отце, но уже не хотелось. Укладывая сына спать, мама по-прежнему называла его своим счастьем, шутила про Жар-птиц жгучих карих глаз с невероятно длинными для мальчика ресницами, напоминающие ей глаза мужа. Она как будто не замечала, что материнская ласка становится в тягость взрослеющему человеку. 
        Ваня мучился еженедельными выходными. Ему было совершенно нетрудно помогать маме по дому, но он искал поводы побыть одному и причины для молчания. Однажды, от небрежного взмаха рукой, когда он закрывал шторы, светящиеся в темноте часы упали со стены и разбились. Вскоре приятный зелёный цвет сменился на раздражающий красный электронного табло новых часов с будильником. Теперь утро врывалось в его ощущения монотонным, пронзающим звоном, вместо маминых поглаживаний по волосам. Всё в жизни как-то поменялось, наполнилось бессмысленной враждебностью и безвременным разочарованием. Иван мучился взрослением.
        В седьмом классе это произошло…
        – Эй, Ивашка!
        – Я не Ивашка, я – Иван.
        – Да какая разница, поди сюда, гоминида.
        Иван безмолвно подошёл к Артёму и со всей силой, с размаха, ударил его кулаком в ухо. В каком-то фильме он видел, как главный герой одержал таким образом победу над злодеем. Конечно, до решающего удара в фильме было много другого, но сейчас это было неважно. Артём рухнул на пол. Окружающий мир замедлял своё движение, гул голосов со всех сторон затмевал сознание Ивану. Пульсирующим взглядом, он выхватывал из образовавшегося вокруг кольца школьников отдельные лица, искажённые гримасами ужаса или гнетущего непонимания. Внутри его тело сжалось и зачерствело. Ему казалось, будто он – Иван – стал осью гигантских часов, а его руки – бронзовыми стрелками, отмеряющими в вечности пределы бытия.
        Артём молча отполз в сторону и остался сидеть на полу, облокотившись на стену. Его скорченная  фигура напоминала груду камней, прежде бывших несокрушимой стеной. Взглядом, полным отчаянья, он смотрел на проходящего мимо Ивана. Видел он и расступающихся перед Иваном ребят, не смеющих сказать ему ни единого слова. Иван спокойно подобрал свой рюкзак и скрылся в коридоре, так и не обернувшись.




Алиса Тульчинская


Провокация

Отчаяние со стыдом 
Успели в меня врасти. 
Я не расскажу о том, 
В какой я теперь грязи
И чем это мне грозит. 

Ты знаешь, мне хватит слов.
А хватит кому-то сил,
Ни буквы не упустив, 
Ни слова не возразив, 
Мой выслушать каждый слог?

Поэтому – не проси.  
Пожалуйста. Не проси.


***
С тобой и жилось, и мечталось свободней, 
Легко выходилось за грани, за рамки, 
Теперь я закрылась в своей преисподней, 
Где раньше стояли воздушные замки.

Читаешь? Сжигаешь ли вместе с конвертом?
Бегут ли мурашки по мраморной коже? 
Мой город тебя не нашел этим летом, 
Как прошлым, и, кажется, будущим тоже.


Взлет

Долгие проводы. Тягостный непокой. 
Бьются в артериях вспышки твоих огней.
Стала тоска осязаемой и живой:
Душит – видны следы от ее ногтей,
Словно порезы. Бесчувственный и пустой,
Мой самолет теряется в темноте. 
В вое мотора я, кажется, слышу свой. 


Светлана Тульчинская


Обида 

В речную гладь забрасывают камень – 
И всхлипывает, жалуясь, вода. 
Соединяя порванные ткани, 
Она не будет прежней. Никогда. 
И пусть переживания не вечны, 
Увечие волнением пройдет, 
Затянет камень илом и излечит 
Своим течением глубины вод, 
И вскоре ничего уж не напомнит 
О грубости вторжения извне – 
Не растворится каменный паломник. 
Ранением останется на дне. 


Качели 

Как маятник меж полюсами, 
Пронзают время и пространство, 
На миг над бездной зависая, 
До гипнотического транса, 
До колкого восторга в пальцах – 
Встречать сопротивленье ветра, 
Свободой щедро надышаться 
Зовут в заоблачные недра. 
… 
За серебро зимы заброшены – 
Затей у снежной в изобилии! – 
Скрипят суставами замёрзшими 
До лета сложенные крылья. 




Наталья Рохмистрова


Купол

        Посреди африканской пустыни возле бензоколонки сидел на раскладном стуле загорелый до черноты человек. Солнце нещадно палило, и по его лицу текли струйки пота. Человек обмахивался газетой в ожидании клиентов. Сегодня бизнес шёл плохо: в такую жару туристы редко выезжают на экскурсию. Солнце, а вместе с ним и столбик термометра поднялись ещё выше и хозяина бензозаправочной станции совсем разморило.
        Вдруг до того неподвижный воздух пришёл в движение и в нескольких метрах от сидящего на стуле человека кто-то возник. От этого кого-то веяло прохладой. Воздух вокруг него колебался. И кожа у неизвестного была светлая, ни малейшего загара, что для такой местности довольно необычно.
        Сперва хозяин бензоколонки решил, что у него солнечный удар, а это галлюцинация. Но обычных для солнечного удара тошноты и головокружения не было. А меж тем бледный человек никуда не исчезал. Хозяин встал, прошёл к зданию бензозаправки, зашёл внутрь, взял там ведро воды и вылил себе на голову. Потом вышел обратно. Человек в колеблющемся воздухе был на месте.
        – Эй, галлюцинация! Ты кто? –  крикнул бензозаправщик.
        От крика купол прохладного воздуха, накрывавший бледнолицего, заколебался и стал менять форму. Человек в куполе испугался, но не пошевелился и даже, как показалось бензозаправщику, ещё больше замер.
Примерно через минуту купол успокоился и принял прежнюю форму. Тогда человек в куполе снова улыбнулся и медленно стал двигаться к бензозаправщику. Приблизившись, человек в куполе сказал:
        – Я Синоптик с планеты Технеций.
        – Кто? Откуда? – не понял бензозаправщик. – Ты инопланетянин?
        Если бы над незнакомцем не было странного купола, бензозаправщик ни за что бы не поверил в его внеземное происхождение.  
        – Я исследователь климата других планет.
        – Исследователь климата?
        – Да. На нашей планете климат совершенно невыносимый из-за близко расположенных Ледяной планеты и нашего Солнца. Я сейчас  в командировке  изучаю климатические  условия на других планетах. А главное, факторы, влияющие на эти условия.
        – А ваше Солнце не растопило Ледяную планету? – хмыкнул бензозаправщик.
        По лицу Синоптика скользнула улыбка.
        – На температуру поверхности планеты оказывают влияние несколько факторов: удалённость планеты от звезды, внутренне тепло планеты, толщина внешней оболочки планеты и её химический состав,  наличие и плотность атмосферы. А также скорость вращения вокруг оси, угол наклона оси вращения к плоскости орбиты… 
        Бензозаправщик непонимающе смотрел на Синоптика. Синоптик попытался объяснить понятнее:
        – Ледяная планета почти не имеет атмосферы, в её ядре не происходят реакции ядерного распада и скорость её вращения в несколько раз меньше скорости вращения Технеция. Ледяная планета находится дальше от нашей звезды, чем Технеций. Из-за того что скорость движения по орбите у Ледяной планеты немного больше, чем у Технеция, обе планеты движутся параллельно и  Ледяная планета всегда находится в тени нашей планеты. Да и на вашей планете на полюсах не тает снег, а где мы находимся сейчас,  довольно тепло.
        Пока Синоптик говорил, бензозаправщик разглядывал воздух вокруг инопланетянина.
        – А это что? – хозяин бензоколонки ткнул пальцем в купол, отчего тот снова немного колыхнулся. 
        – Руку убери, – тихо, но чётко произнёс Синоптик.
        Бензозаправщик отдёрнул руку.
        – Это силовое поле, – сказал Синоптик. – Вокруг меня в радиусе полутора метров находится температура комфорта.
        – У вас у каждого есть такое поле?
        – Мы создали вокруг нашей планеты оболочку комфортной температуры, так мы можем довольно неплохо существовать. Температура вокруг меня, внутри моей оболочки не изменится ни на экваторе, ни на полюсе.
        Синоптик замолчал.
        Хозяин бензозаправки задумался.
        – А не мог бы ты и вокруг меня создать такое же поле, а то здесь уж очень жарко? – спросил он.
        – Конечно, – ответил Синоптик, – я помогу тебе. Только с полем надо обращаться очень осторожно, от резких движений и громких звуков оно может лопнуть. И тогда последствия будут самыми неожиданными. Моя планета очень тихая и спокойная и то нам приходится держать большой штат синоптиков, чтобы поддерживать поле в стабильном состоянии. 
        – Я буду осторожен.
        – Ваша планета мне кажется очень спокойной и я верю тебе, но всё-таки я обязан был предупредить. При распаде климатического силового поля будет большой выброс энергии, и никто не предугадает, чем это может обернуться.
        Синоптик направил на бензозаправщика какой-то цилиндрик и в ту же секунду бензозаправщик почувствовал блаженную прохладу.
        – Спасибо...
        Синоптик улыбнулся и исчез…
        Посреди пустыни на стуле возле бензозаправочной станции сидел темнокожий человек. Вокруг него слабо колыхался прохладный воздух. Человек блаженно улыбался и читал газету. Столбик термометра показывал 50°C. В такую жару туристы не ездят на экскурсию в пустыню. Бизнес шёл плохо. 
        Вдруг вдали показалась машина. «Клиенты», – с надеждой подумал бензозаправщик и стал всматриваться вдаль. Машина приближалась. Но немного не доехав до бензоколонки свернула в сторону. Заправщик вскочил и замахал руками:
        – Стойте, стойте! Заправьтесь. Дальше нет заправки!
        И вдруг опять стало невыносимо жарко. Заправщик замер, но было уже поздно. Купол лопнул.
        Утром в далёкой заснеженной России диктор новостей передавал сообщение:
        – Необычное явление: сегодня ночью на Африканский континент обрушился небывалый снежный циклон. Высота снежных заносов достигает одного метра. На дорогах возникли пробки, не работают аэропорты. Сильным ветром оборвало линии электропередач. Учёные изучают причины столь необычного явления.




Ольга Фомичёва


Жеребёнок 

Жеребёнок верил свято,
Что с рождения летал.
Возмужал… Но конь крылатый 
Где-то крылья потерял.
Зануздали, оседлали,
И до гробовой доски
Бил копытом шири-дали
Да тянул свои возки.
Отвозил. Теперь другого
Обескрылят и впрягут.
Заржавевшую подкову
Над воротами прибьют.


 * * *
Сочится лето день за днём
Промозглым выцветшим дождём…
Как не устало?
К Уралу не дошла жара,
И драгоценного тепла
Досталось мало.
Не повидав июльских гроз,
Заранее рябины гроздь
Алеет спело.
И пожелтевший первый лист,
Не отплясав осенний твист,
Упал несмело.
Без солнца белый свет не мил,
Нет настроения и сил.
Что происходит?
Как одиноко! Даже тень
В коварный угодила плен,
За мной – не ходит.




Елена Тугучёва


* * *

Нотки птицами порхали в воздухе весеннем.
Под такую музыку хотелось танцевать.
Я бы танцевала днём и ночью с упоеньем,
Если б от усталости не падала в кровать...

А капель стеклянная звенела бубенцами,
Солнышко блестело на подтаявшем снегу.
И звонки трамвайные горластыми птенцами
Вскрикивая в улицах летели к большаку.

И пока порхали нотки в воздухе пьянящем,
Не было и шанса ни забыться, ни уснуть.
Но зато я знала: это первый настоящий
День весны, и зиму больше точно не вернуть


Влюблённый

В потоке солнечного света
Летишь ты, лёгкий, как фотоны,
Навстречу радостному лету,
Влюблённый.

Сверкает снег, на солнце тая,
Звенят ручьи победным гимном,
И твой восторг как мир бескраен:
Любимый!

И счастье мощными волнами
В пространство льётся, согревая
Вселенную, что только нами
Живая.


***
Это всего лишь ненастный день.
Это ещё не ночь.
Медленно, медленно злая тень
Тает, уходит прочь.

Медленно, медленно ясный свет
Льётся по краю дня,
Как молчаливый вопрос-ответ
Вечности про меня.