Виктория Соловьёва
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд…
Н. Гумилёв


***
– Скажи, не молчи!
К нам во двор забежала весна!
И кажется, время стучит каждый день всё быстрее.
Вчера проходила по голой почти что аллее,
Где ветку делили лишь два городских свистуна,
А нынче их столько! Щебечут, и звонкое чир
Вливается в хор неизвестного птичьего хука,
Мамуля, прислушайся!

– Брось, это, кажется, муха...
Очнулась кулёма, почуяла сладкий кефир.
Дочунь, ты придёшь через день? Принеси мне конфет.
Немножко совсем, только тех, из советских, ты помнишь?
А «Балтику» больше не делают... вкусные – Боже ж!
Бабуля ландринчики прятала так же в буфет.
Теперь я её понимаю – мы любим своё,
Что в детстве от сердца родного давалось нам щедро!
И каждый шажок нам казался когда-то победным,
Вот так и сейчас: шаг к окну, 
шаг к тебе, 
шаг к трюмо...

– Ну, ладно, мамуль, что ты прямо, как в детском саду!
Подсохнет асфальт, мы с тобою ещё наверстаем…
Тебя не забыла твоя голубиная стая,
Увидят, как пить дать, устроят опять чехарду.
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И лёгкие тени в глазах голубых закружились...
Но сколько могу я придумывать, как бы мы жили?
Вернуть бы тебя, чтобы просто тихонько обнять…



***
Он – собиратель дождя и снега,
А нынче выдался листопад!
Летели листики в небо, с неба –
Цветные тучи его левад.
Вот этот, красный, листок осины – 
Излом улыбки – блестит атлас!
А тот, зелёный до половины –
Миндаль таких невозможных глаз!
Портрет составит, потом размоет –
Игра, да толку-то в ней – пустяк!
Но почему-то он вновь разводит
Тон акварели. Да, что ж не так?..
На распростёртые крыши льётся 
Осенний – серый, безмолвный сплин.
В бульварной –  пиво,  под песни Отса,
А он – потомственный дворянин, 
По совместительству вольный дворник,
Своей метлой изменяет мир. 
И ворох тлеет, и ветер гонит
За тучей тучу на материк.



Марина Комиссарова


***
Над головой стрекочут провода.
И капель мягкие шлепки – куда придётся.
Щербатая скамейка скромно жмётся
В тени цветущего бессовестно куста.

И куртка трансформируется в зонт
Над головами, что склонились ближе…
Неважно, в Красноярске ли, в Париже
Слагается из атомов озон.

Пойдём пешком? Бордюры заждались…
Поймай баланс точней канатоходца.
Живое – сердце бьётся, бьётся, бьётся.
Не отпускай меня. Пожалуйста, держись.



***
Остановись и замри возле лапы сосновой –
Капли на ней повисают прозрачной обновой.
Зонт оголил свою спицу и машет антенной,
Передавая привет забайкальской вселенной.
Время ползёт пресноводной рогатой улиткой,
Дождь провожает домой, ждёт тебя за калиткой.
Воздух – слоёный пирог с начинкой цветочной.
Лучше – не может и быть! Но и это неточно.



***
Жаль,
Что мы не живем с тобой в одном городе.
Я бы тебе позвонила, сказала: 
– Стою на холоде.
Приезжай, – попросила, –
Жду.

…На концерте Иголкина потерялась моя душа.
Заблудилась и бродит где-то в его мелодиях.
И автобусы там заблудились, и даже такси – не ходят.
И ночным саксофоном зябкий накрыло город
В котором нет тебя, и в котором…
Всё происходит вспышками, пятнами, пятницами,
А остальные дни – как забулдыги-пьяницы.
Ничего не понять в угаре, такие вот – трудоголики.
В «Кофе Терре» бывают плохо протёрты столики…
Мы зайдем туда. 
И бежать не придётся прочь от себя самой.
С этой музыкой – слышишь? – Не справиться мне одной.
Где там твой значок ГТО? Ты как служба спасения.
Выезжай на пожары мои и землетрясения:
У меня то душа горит, то земля кружится,
То потоп на стены мои обрушится…
В общем, всё, как всегда. 
Да и ты, как всегда – в другом городе.
И бессмысленно номер твой помнить
И ждать – на осеннем холоде.



*** 
Возвращайся. Пора. Избегай всевозможных углов.
Легче будет смеяться над глупостью ранящих слов. 
Даже если маршрут заведёт в депрессивный район 
У тебя есть мой номер – всегда заряжай телефон. 

Будни резче без серого фильтра, и явственней страх.
Дом – не панцирь, который скрывает людей-черепах.
И однажды спасает простое: «Спасибо, ты есть»! 
Мы с тобой будем рядом. Мы вместе.
Спасибо, ты здесь.



Константин Корнеев

Аргонавты

По лабиринту,
играя эпохи,
как музыкальные фразы, ползти.
Но где эти были
гуляли, пока мы ещё не ходили
вдоль призрачного пути?
Сквозь колоннады,
увитые мраком,
в безличие Логоса проникать. 
Но где эта точка
начала, божественная оболочка
неистового старика?
Спешить, голосами  
пронзая пределы
к тебе, первозданная нагота!

…Но где это Древо,
которое нам обещала припевом 
прощальная песня та?	



***
Тишина разбавлена кровью улиц:
неприметную ткань на разрыв кроя,
это первые дети вот-вот проснулись,
это жизнь уже отсекла края,
вне которых: звонкая нить измята,
разговор – последний приют ножа;
распинай друг друга, как брат за брата, 
расходись, как в облаке два дождя,

и прими: безверие дарит постриг,
даже тем, кто иную кровь постиг.

… Постранично время бросает кости,
распадая на хрупкие «до» и «после»
наши лица, как просеки пустоты. 



Атлант

Так дойдёт перекличка до самых концов земли,
И безумный философ скажет тебе: «Замри!»
Рухнет воздух освобождённый с небесных крыш
Оставляя эпохе всю ледяную тишь.

Посмотри на себя: ты и зеркало, и отраже-
ние. Невозможно переиграть уже
Эту партию – с кем, разделив судьбу,
Ты отправишься мир держать на своём горбу?

Говори, говори, сумасбродно и вперебой,
Пусть распластанный воздух станет тебе тобой,
А захочешь – молчи, различай только ямы тех
Лиц, которым ты и спаситель, и грех

Одновременно. Тянется горизонт
По ладони – значит, прими закон:
Кто поднимет на плечи ношу размером с мир,
Тот закончен, как человек.
Но живёт, как миф. 



Татьяна Кырова


Старые дома

Почему мне нравятся дома 
Старые из брёвен и с сенями? 
Может, потому, что я сама 
Проросла в них памятью и снами.
Может, потому, что босиком 
Там впервые шла по половицам
И спала счастливым детским сном, 
Где кругом одни родные лица.
Может, потому, что синева 
Там из окон виделась далёко,
Белая красавица зима, 
Силуэт рябины одинокой.
Там весной вовсю цвели сады, 
Радуя сиреневым дурманом.
Верилось, что в мире нет беды,
Нет войны, болезней и обмана.
И теперь мне снится отчий дом,
Палисадник с яркими цветами.
В синеву раскрыт дверной проём
И красивый папа между нами.
С ним ловили рыбу на заре 
И купались в солнечной Суери.
Рыжики солили в сентябре.
И старались жить без суеверий.
И теперь мне нравятся дома
Старые, из брёвен и с сенями, 
Потому что с детства я сама
Проросла в них памятью и снами.

Увядают скошенные травы
Увядают скошенные травы, 
Над рекою тянется туман.
Отживают пёстрые дубравы,
Пахнет сеном одинокий стан.

Вдалеке берёзовая роща, 
Еле слышен мерный стук колёс.
А на небе вечно жёлтый ковшик, 
Утром он прозрачен и белёс.

Пахнут мёдом скошенные травы –
И как ладан запах над рекой.
Плеск воды у ближней переправы:
Лошади пришли на водопой…



Вчерашний след

На чёрную землю ложится снег,
Но чётко стал виден вчерашний след.
Сложно сегодня ответить – нет:
Важно, куда был проложен след.
Боже, красивы твои снега!
Белое с белым вчерашним – да!



Тарелка малины

Большая тарелка малины,
А рядом стакан молока.
Кувшин из очищенной глины.
Висит паучок с потолка. 

Здесь ходят с рассветом по воду,
Нельзя говорить – за водой.
Потом запрягают подводу 
И едут на поле гурьбой.

А детям тарелка малины 
И горкой в кути пироги,
Красивый молочник из глины
И солнечный день впереди.



Ольга Левская


***
Залили в небо свежих облаков.
Чаинки птиц ещё с ветвей не всколыхнуло.
Окно распахнуто в июль. Дышать легко,
И сонный двор внизу течёт как молоко,
И облака вверху текут. И время снуло

Качает волны. Серебристый рыбий бок
Ночного сна ещё блестит. Ещё кругами
Поверхность мира разбегается, и камень
Вчерашних мыслей погружается в поток,
Идёт ко дну. Вокруг мальками, пузырьками

Кружатся блики сна, где есть немного нас 
И много прочего – но мы его главнее,
И потому никто в сюжете не предаст
Случайно, грустно между делом сожалея.
А облака вверху все бродят и белеют.


***
Пришли мне слов, мои кончаются, тончают,
То слишком мно… то слишком мало означают,
Что я теряю речь словами. Я дичаю,
И я словами все что вижу назначаю –
Вот слово-стук, вот слово-бряк, вот слово-слово.
Я не могу одно очистить от другого.
И все слова мои живут вполне отдельно.
Гнездовья вьют, выводят новь, а я в безделье,
Верней, в бессловье жду хотя бы полсловечка
Пришли мне слов, я их верну, когда навечно.


***
Аты-баты, рожь примята там над пропастью полей
Мы с тобой как два солдата, не вернувшихся в Бомбей
Мы прошли почти полмира автостоп и все дела
Вписки, хостелы, квартиры, три ступеньки два угла
Аты-баты шиты мяты отвечаем за базар
Что купили что просили в синей сумке самовар
Символ праздника баранки символ дома стог в снегу
Аты-баты в сердце ранка зализать бы на бегу.


***
Катя сидит розовая 
Немного берёзовая
Туфельки жмут до слёз и
Пояс затянут в ноль 
Катя сидит причёсанная 
Волосы чистой россыпью
Липнут ко лбу с просом 
Жизнь это боль
Катя сидит, светит
Синим дыру в поэте,
Только он не заметит,
Так с дырой и пойдёт.
Он весь сидит розовый
Немного берёзовый
Жмут ботинки до слёз, и 
Где б найти антидот.



Юрий Якобсон


Ангарское некупальное

...Когда у реки-строки размякшей нерпой валяешься
И декламируешь чайкам от Бродского до Гуляевой… 
А головы их черны, как кошка из тёмной комнаты,
А воды до глубины – студёные, неистомные…
Красавица из легенды верна тоске енисейской,
Но годы да километры любое остудят сердце…
Любое? К воде склоняюсь озябшим южным Танталом
И понимаю, что лета ещё немножко осталось...



Никита Ноянов


***
Раскрыто небо нараспашку,
И берег слушает пугливо,
Как дождь штриховкой карандашной
Шуршит по ватману залива…

И зажигается посёлок,
Где вечность смотрит сиротливо,
А вместе с ним лишь горстка ёлок
И я – на краешке обрыва.


***
Змеятся тени за окном,
Легко и весело,
А небо высохшим ручьём
Молчит над вечностью. – 

Ты говоришь, что Бога нет,
А я – обратное…

Из скважины замочной свет
Сочится в раковину.


***
Разбухли ватные сугробы,
в них неизбежный зреет март.
И небо, превращаясь в нёбо,
Прижав к себе язык-закат, – 

молчит. И вдруг чужая мука
тебе протягивает руку…


***
Душат воспоминания – 
Низкие потолки.
В час моего молчания
Ты не подашь руки,

Слова не скажешь нежного,
Не обратишься в явь.

Стёклышком боли режу я – 
Оставь!


***
Не стихнет бритвенная тишь,
Не станет слаще одуванчик. – 
Молчишь, ну что же ты молчишь? – 
Молчанье, как ребёнка нянчишь.

Хвоинок времени не счесть – 
Полуразрушен муравейник.
Жук солнца дремлет на плече,
У пса, что перегрыз ошейник.


***
Так вязнет стих в сознанье сонном,
Как мотылёк в зефирной мгле – 
Не бойся тени заоконной – 
Ещё побудешь на земле,

Трахею не разрежет выдох,
Как слово разрезает рот – 
Успеешь ты ещё на выход,
Успеешь, а сейчас пройдёт…



Владимир Полухин


***
Чуть-чуть не дотянулся, не допрыгнул.
Послал мяч в штангу, пулю в молоко.
Где прогибались – спину недовыгнул.
Летал низэнько и нырял неглубоко.
Нёс воду – расплескалась половина.
Хохмил – непонимание в глазах.
В момент рождения душила пуповина.
Копил – но было пусто в закромах.
Перепивал – там, где хватало и глоточка.
Переживал – там, где другой махнёт рукой.
Я многоточие закончу жирной точкой.
Прекрасен мир, но только он не мой.


***
Трава колет спину. Бутылка вина
И плед украшают прибрежный песок.
Четырнадцать мне. Она не юна.
Хотел бы забыть. Не смог.

Дымится Родопи, в стакане Агдам,
Вспотевшие руки, заело замок
На юбке одной из отзывчивых дам.
Хотел бы забыть. Не смог.

На выдохе долгом затянет корсет.
Каблук совершенствует линию ног.
Картинка из прошлого. Ей много лет.
Хотел бы забыть. Не смог.

Комочек в руках, жалобный плач.
Всю ночь. Не хватает ни нервов, ни сил.
Вот дочь. Дай ей в жизни побольше удач.
Казалось, запомню навечно...
Забыл.


***
Сколько жизни осталось?
По статистике около трети.
По здоровью до Нового года.
По эмоциям целая жизнь.
Только светлое счастье моё,
Не достигшее пятилетия,
Держит за руку, сладко под боком сопит,
Намекает:
Ты чо там?
Держись!



Андрей Правда


Вид со склона горы из окна дома

Перебредая утро, 
видимый за версту, 
будто привязан хутор 
к солнечному хвосту. 

— Дабы скакать резвее 
солнцу по чердакам, 
дабы тужить теплее 
умным и дуракам.
 
Солнце-то скачет, только, 
тут ему хрясь да тресь! 
— Всё от берёз в околке… 
Сколько же их — бог весть!

Только лишь на отшибе, 
там где реки изгиб 
вслед за уснувшей рыбой 
он ощутит ушиб.


Лыжный поход  вокруг деревни Камышино

В Камышино снег выше крыши.
В Камышино трубы дымят.
В Камышино сытые мыши
пустою соломой шуршат…

Шуршат за лошадкою санки,
везут мужичка не спеша…
Куда им спешить?! — После пьянки
у них за душой ни шиша!

Дома натянули ушанки,
подобно буханкам торчат.
И в каждом домишке лежанка,
а в каждой избушке ушат…

Но шавки, меня, что ль, заслышав,
Со стаек затеяли лай:
Мол, что тебе надо здесь, пришлый?
Проваливай! Ну, не зевай!

А я-то здесь, вовсе случайно:
я тут заблудился в лесу…
Морозит же нынче отчаянно —
аж сопли замёрзли в носу.

Уж сам я готов провалиться
сквозь тонкие стельки сапог,
сквозь дырку в моей рукавице
в берлогу, за печь, под шесток…



Сретение

В этом году впервые
свесился с кровель лёд,
и в переулки кривые
солнце гулять идёт.

В каждой щели колючий
в крючьях репейных свет…
Может, бывает лучший,
здесь же другого нет…

Будешь на этом свете,
встречу, не упусти —
за поворотом этим
вставшего на пути.



Конец мая

Листьев зелень, изжелта прозрачна, 
воск на ней расплавлен —  всюду блеск!
Солнце льётся; кажется удачной 
жизнь — легка, как сбросившая вес… 

И ворона, тут же важной птицей, 
держит в клюве тоненький пруток 
и в гнездо вонзает словно спицу, 
как в клубок.  

Вновь повсюду зиждется работа 
и лесов строительных краса…
С них, утёршись от седьмого пота, 
пахнут свежей краской небеса!



Начало лета в пригороде

С треском лопаются почки!
Вот, и первые листочки
на корявых тополях!

Клён отплакался, берёзы 
насухо утёрли слёзы,
острой порослью пырея 
ощетинилась земля…

Вот и солнце молодое
нас одаривет зноем —
первым, лёгким словно прах!

Воздух! — Пей его запоем!
Мы его ещё намоем!
Мы наварим… Мы устроим 
пенье роя хоровое
в небе, в яблонных лесах!



Александр Шихер


***
Когда за окном шелестит листва,
Хочется очиститься от грязи и шелухи,
Открыть окно и вдыхать слова.
Вдыхать слова, выдыхать стихи.


***
Первый раз я вернулся домой пьяный.
«Здравствуй, мама!»
И шатает меня смесь портвейна и водки,
Будто вышел с подводной лодки.
Я сегодня гулял и орал «Эй, дубинушка, ухнем!»
…мать уже на кухне.
Налила окрошку и смотрит на блудного сына.
«Жри, скотина».
Этот кисло-холодный квас обжигает горло.
Эк распёрло!
Голова моя – центр земного вращенья.
Нет прощенья.
А на дне тарелки ночные росы –
Мамины слёзы.
И последняя ложка трудна, как первое слово.
Повторю его снова и снова…
Я прошёл обряд посвященья во взрослые люди.
Что-то теперь будет?
Будет новая жизнь, новый взгляд на вещи:
На кино, вино, домино и женщин.
Из угла с лампадкой и кучей картонных иконок
Слышу голос: «Мой глупый, пьяный ребёнок».
И валюсь на кровать, словно груда ржавого хлама.
«Засыпай, сыночек»
«Спокойной ночи, мама».


***
Мы – отраженья в окне сентября,
Но разные стороны стёкол меж нами.
Целуя тебя, я целую себя
Твоими губами.


***
Я чистил зубы по расписанию.
Я кран открыл. Совершил глоток.
И понял: есть четвёртое состояние
У воды. Оно называется Бог.

Я выдохнул несколько капель на зеркало.
Посмотрел сквозь них на своё лицо.
И шагнул-нырнул в океан-бессмертие,
Став на миг блудным сыном и мудрым отцом.

Испарился облаком. Закружился ветром.
Выпал снегом. Потом зажурчал ручьём…
А зубная паста пахла мятой и летом.
Бог струился сквозь пальцы и не знал ни о чём.


Шахта имени Орджоникизде

Что тебе снится?
Как тебе спится?
Шахта имени Орджоникизде.

Снятся тридцатые годы забоя.
Снятся шахтёры безликой толпою.

Чёрные ватники, чёрные лица.
Угольной пылью кожа искрится.

В чреве твоём, словно малые детки,
Всюду снуют и визжат вагонетки.

Время без хлеба, время без денег…
Снится подземный людской муравейник.

Снятся-коксуются древние угли
Снится, как бог забавляется в куклы.

Он отрывает им руки и ноги.
Чёрной рекою скворчат некрологи…

Как тут не сбиться?
Как тут не спиться?
Шахта имени Орджоникидзе?

Люди текут по квадратному горлу,
Внутрь, где поют-надрываются свёрла.

Внутрь, где пространства всего на могилу,
Внутрь, где застыла горючая сила.

Внутрь, где дрожит и дробится порода –
Каменный сок сорок первого года.

Кормятся печки, котельные домны,
Льётся металл, маршируют колонны.

В вечном огне виден блеск антрацита.
Никто не забыт. Ничто не забыто.

Цокот копыт. Перезвон колокольцев. 
Прячется в шурф утомлённое солнце.

Небом умыться.
Лечь и забыться.
Шахта имени Орджоникидзе…