Екатерина Наговицына. Энгенойская ведьма. — Екатеринбург: «АсПУр», 2015.

Для магазина крохотный тираж этой книги — всего 200 экземпляров — явно не предназначен. Но будь он даже тысячным, ничего бы не изменилось: издательство Ассоциации писателей Урала, подобно многим другим региональным коллегам, в нынешнюю заведённую на столицу систему коммерческой литературы не встроено. Посему мерить качество рассказов и повестей Екатерины Наговицыной суммами продаж не приходится — как минимум до тех пор, пока её не заметят те из москвичей, которые пытаются делать деньги на современной военной прозе.

А читатели, судя по комментариям на тех интернет-сайтах, где публикуются образцы этой прозы, уже заметили. Хотя многие комментарии можно назвать скорее корпоративными: похоже, они от людей, знающих автора по иному её занятию — службе в спецназе МВД, которая обеспечила ныне уже майора боевым опытом.

Насколько позволяет судить личное шапочное знакомство, героиню одного из своих рассказов — «Тонкая струна» — она во многом списала с себя. Во всяком случае, внешность: «Маленькая, по-мальчишески нескладная молодая девчонка… короткая стрижка и серьёзный острый взгляд…»

Из личного опыта, возможно, взяты и обстоятельства появления этого персонажа, Лерки, в Чечне и её восприятия сослуживцами: «…измором взяла руководство и единственная добилась разрешения на выезд в командировку… Одни относились к ней легко, приняв как товарища по оружию, другие же пытались побольней подколоть, задеть, зацепить острым словцом. Она ловко пресекала все попытки подкатить к ней. Огрызалась на злословие и упрямо пыталась доказать окружающим, что может не хуже парней работать в экстремальных условиях…» Лерка, правда, кинолог и потому участвует в разминированиях. А в заглавной повести «Энгенойская ведьма» совпадает и специальность героини — снайпер. Что заставляет в иных случаях с равной степенью уверенности предполагать, что именно автор пережила и перевидала сама, что слышала от других офицеров и солдат, а что в пределах возможного домыслила. Входила ли, подобно герою рассказа «Несколько длинных военных дней», в полуразрушенную и заваленную трупами грозненскую двухэтажку: «Надо пройти этот гадкий, пропахший разложившимися телами этаж, подняться по чуть живой лестнице и осмотреться…» Стреляла ли по приказу в вернувшегося из чеченского плена солдата, который, будучи спровоцирован осмелевшими от безнаказанности кавказцами, выхватил в кафе зажигалку, похожую на гранату…

В отличие от той же Лерки, падать на боевую «лимонку», брошенную из подъехавшей машины, ей самой, к счастью, не пришлось. А вот ощущения последних дней чеченской командировки явно пережиты: «…все устали… Устали от ожидания беды и уже перестали её ждать. Разморенные, отупевшие, отпустившие всё на волю случая, безразлично поглядывающие на весь окружающий нас мир, такой же безликий и безрадостный…»

Смерть в наговицынской прозе из ряда вон не выходит, оставаясь неотъемлемой частью войны и самой жизни. Истории от этого отнюдь не становятся подобны киношным боевикам, где пачками гибнут безликие фигуранты. Ну, разве что в рассказе «Встреча на обочине», отчаянный герой которого по лейтенантской молодости с «холодной злой решительностью, сузившей зрение до размера прицела» в одиночку вошёл в дом, куда до этого затащили «пленных солдатиков»: «…Боевики сломались под шквалом огня и какими-то неестественными, кукольными движениями начали валиться на пол…» И то: «…взгляд выхватил… молодого чеченца, который, в удивлении открыв рот, пытался укрыться от летящей в него смерти рукой…» Но герой — отнюдь не супермен, тем более теперь, когда он уже майор и «...наелся смертью… и в раздёрганных трупах врагов, и в пацанах, которых приходилось отправлять домой…». И каждый поединок — всегда борьба за жизнь, чужую или собственную, в том числе на горной трассе в Башкирии, где три бандита-кавказца попытались отнять у этого майора машину. Борьба отнюдь не всегда беспроигрышная — тут хоть всё оглавление книги в пример приводи.

«Неполиткорректное» упоминание национальности бандитов вполне можно считать словом, которое из песни никак не выкидывается. Автор ведь, в конце концов, не официальный пресс-релиз пишет, а вполне себе жизненно и кратко поясняет психологию персонажей, для которых этот нюанс имеет немалое значение. И отнюдь не только потому, что они не могут сдать свое военное состояние вместе с личным оружием и командировочным предписанием.

От национальности и от того, с какой стороны фронта они находятся, судьба наговицынских персонажей не зависит никак. Выбирают они её и творят сами, так что пенять не на кого. Тот же молодой чеченец, что заслонялся рукой от пуль, держал в этой руке ухо, только что отрезанное у одного из пленных. А растянувшиеся на много лет утраты Фатимы из рассказа «Было у неё три сына» — это уже свежий, написанный после выхода книги, — оказались предрешены, когда с её молчаливого согласия старший сын Осман принялся грабить русскую соседку. Несущий же службу на блокпосту «федерал» Иван подставился под будущий выстрел её младшего сына Салмана уже тогда, когда принялся подкармливать его из собственного пайка.

Предсказуемость последнего сюжетного хода, впрочем, можно поставить автору в лёгкий упрёк — как и одушевление боевого вертолёта Ми-24, которое напоминает не только известную песню Высоцкого об истребителе, но и разошедшийся по интернету текст о «сушке» с тем же порядковым номером, сбитой турками в ноябре 2015 года. Но, во-первых, одушевление это Екатерина «раскрутила» в соответствующем рассказе на полную катушку, до смертельного для машины упора. Во-вторых, в текстах более поздних проявила немалую способность к неожиданным поворотам.

Особенно это можно отнести к короткой повести «Здравствуй, вчера!», героиня которой, снайпер по детскому ещё прозвищу-позывному Лайка, вернувшись из очередной чеченской командировки, отправляется на Алтай. Старый друг присоветовал какую-то дальнюю гостиницу: «Про неё легенды ходят, что стоит она на разломе силы, и не каждый до неё дорогу найти может, но тот, кто всё же добирается, заново себя обретает. Новый смысл находится… А главное — отпускает там. От войны, от горя, уныние уходит…»

Алтай давно манит многих красотами и легендами, и не только уральцев и сибиряков. В повести находится место и тому, и другому — даже с избытком, притянутым из других мест. Поначалу в мыслях Лайка то и дело возвращается в Чечню к ещё не погибшим друзьям: «…Оказывается, именно тогда и было счастливое время, не оценённое нами, а не то, выдуманное про возвращение, эфемерно растворившееся среди несбывшихся мечтаний…» Постепенно, однако, она втягивается в «лёгкую отпускную жизнь» — пока предыдущие туманные намёки автора вдруг не завершаются полной ясностью: вместе с друзьями в устроенной боевиками засаде погибла и она…

Так что на этом разломе силы переплелись два мира — земной и потусторонний. И вдруг — ещё один поворот, объясняющий загадочный и, в общем-то, уже подзабытый по ходу повествования эпиграф: «Всем, предавшим нас, посвящаю».

Такое снятие границы между двумя мирами — отнюдь не единственный опыт обращения автора к мистике-фантастике. Вот и снайпер Тамара в «Энгенойской ведьме» обладает сверхъестественным даром. Однако движут сюжетом вполне человеческие чувства и поступки. А в ещё одном не вошедшем в книгу — очевидно, тоже написанном после её отправки в печать — рассказе «Последний урок» Наговицына до такой степени сближает описанием игровые и боевые условия, что, лишь перечтя последние строки, понимаешь: речь идёт о массовом страйкбольном состязании, где вполне по-настоящему проявляется весь спектр различных человеческих качеств. В том числе тех, которые приводят к пополнению потустороннего мира. Но если тираж мизерный, если все тексты можно без особого труда найти в интернете, стоило ли-таки городить огород — искать деньги, художника, корректора? Не указанный в выходных данных редактор местами, пусть и редкими, тоже бы не помешал, хотя уверенную руку наставника, роль которого для Екатерины, насколько знаю, выполняет Арсен Титов, предполагать можно…

Всё-таки «Энгенойская ведьма» подтверждает: книга — дело совсем иное, нежели сетевая рассыпуха. На «твёрдом» ли бумажном, эфемерном ли электронном носителе, а выстроенный сборник, который можно прочесть вне текучего информационного шума, позволяет и автору взглянуть на себя с новой, профессиональной точки зрения, и читателю увидеть в авторе нового растущего прозаика. Писателя, что не просто перелагает собственный уникальный опыт, но, опираясь на него, поднимается на уровень настоящего художника.

Андрей РАСТОРГУЕВ