Навстречу XIX конференции Ассоциации писателей Урала
Земля и Слово: о месте и роли писателя в России
Материалы к докладу 

Часть 2. До полной гибели всерьёз
(Диагноз: ризома. Прогноз: рандом)

Вернёмся к центральному тезису предыдущей статьи. В процессе творения человек может развиваться только тогда, когда в его системе понятий есть внеположный образец, идеал, Источник, общепринятое обозначение которого – Бог. Как только внеположный Источник по какой-либо причине исчезает из поля зрения и системы понятий, строительство прекращается, недостройка стремительно ветшает и обрушивается. Начинается ад, который есть мы сами, замкнутые в собственном несовершенстве. 

Но ведь и для адской реальности можно находить вполне себе «научные» оправдания! В лексикон нынешних интеллектуалов уже давно вошли два приметных словечка – термины, сопровождающие обоснование, представление и пропаганду произведений «актуального» искусства: рандом и ризома. Произносить их следует иронично-снисходительно по отношению к собеседнику: «Да ведь это же ризома, рандомный принцип!» Конечно, само собой разумеется. Но если говорить на русском языке, не занимая чужого без крайней надобности, язык сам нам всё покажет и объяснит. 

Ризома – rhizome, в переводе с французского – корневище, термин, широко применяемый к так называемому «актуальному» искусству. В «Новейшем философском словаре» толкуется как понятие постмодернистское, означающее принципиально нелинейный способ организации материала творчества (текста) как целого. Такому тексту изначально присуща внутренняя подвижность, соответственно, допускается и бесчисленное количество возможных толкований – «интерпретационный плюрализм» (извините за выражение). «Энциклопедия культурологии» добавляет: «Ризома – воплощение «нового типа эстетических связей – нелинейных, хаотичных». А рандом (random) в переводе с английского  – случайный, произвольный.

Переведя термины на русский язык, мы получаем картину совершенно апокалиптическую: вместо целенаправленного развития в сторону идеала  нам предлагается «научно обоснованно» срезанная до корневища ценностно-смысловая иерархия и чисто случайная возможность прорастания здоровых побегов, которым – внимание! – не дадут подняться выше запланированно-усреднённого, потому что тут у нас ризома, а вы куда намылились? При этом развитие внутри иерархии называется линейным (хотя оно напрямую связано с изменением качества состояния и таковым называться не может в принципе), а развитие в одной плоскости нелинейным – то есть в самом начале происходит очевидная подмена понятий.

Ризома и рандом – не только аргумент и «научное» оправдание равноправного существования искусства, антиискусства и неискусства (безграмотной самодеятельности).  Это ещё и инструмент господства рынка на территории искусства, возможность назначать шедеврами произведения, которые в здравом уме таковыми назвать иногда сложно. 

Рандомно-рыночный принцип начал работать ещё в конце XIX века, когда «молодые» американские деньги стали утекать в Европу и тратиться на покупку европейских шедевров живописи. Тогда ситуацию решили просто: шедевры лучше назначать. А совсем скоро дело дошло и до литературы, однако тут цели были уже иными.     

Но ризома и рандом с литературой несовместимы не только потому, что слово – инструмент формирования сознания, а речь – формула действия. Они несовместимы по сути. Ни одна нравственно-эстетическая задача произведения не может быть решена «случайно» и истолкована «произвольно: «интерпретационный плюрализм» – это не просто отсутствие решения, но намеренный отказ от него. 

Такой подход полностью уничтожает писательство как профессию и литературу как науку о жизни, внушая читателю иллюзию абсолютной свободы и нравственной безответственности, за что, в общем-то, всегда, неизбежно расплачиваются жизнью – и, что самое страшное, расплачиваются последовательно в течение нескольких поколений. То есть это уже не срезание «под корень», а буквально выкорчёвывание. И в этом смысле литература – последний бастион глобальной битвы за человека. Поиски смысла жизни в Интернет-постах – не более чем духовное бомжевание в чистом виде, в самом прямом значении. 

Если кратко в архетипе семиричной структурной матрицы сформулировать «ступеньки» ценностно-смысловой иерархии, то всё становится более чем очевидным. Первый, начальный уровень смыслов обеспечивает чисто физическое выживание, второй – освоение пространства жизни, третий – самоорганизацию, четвёртый – осознание себя, самоосмысление, пятый – осмысленное, гармоничное включение в общее со-бытие, шестой представляет собой набор нравственных максим, регулирующих всеобъемлющее со-бытие, и, наконец, седьмой – сама идея существования человека, главный вопрос бытия. 

Этот культурный архетип отражён во множестве культурных концепций, светских и религиозных, но мы сознательно упрощаем описание до схематичного, выявляющего принципиальную основу явления. 

Освоение и воплощение смыслов происходит нелинейно и напрямую связано с изменением качества бытия. Одно дело выживать, балансируя на грани жизни и смерти, и совсем другое – осмысленно со-участвовать в со-бытии. Движение по смысловым ступенькам вверх – развитие, вниз – деградация, а уничтожением иерархии обеспечивается бессмысленное прозябание. 

Ну и стоит, видимо, напомнить, что ценностно-смысловая иерархия либо является основой внутренней культуры общества, придавая ему высокую степень свободы, либо становится принуждающей – жёсткой внешней формой. А её отсутствие всегда – без исключения! – гибель, в личном и историческом аспектах. Вся большая литература – именно об этом. И если ценностно-смысловая иерархия «срезается» до «корневища», то это намеренно производится в отношении именно тех, кто не должен развиваться и расти, кто должен после непродолжительного бессмысленного прозябания уйти в историческое небытие.

Многослойная глобальная битва по большому счёту происходит не столько в политике и экономике, сколько в ценностно-смысловом поле – просто потому, что здесь результат долгосрочный и устойчивый. Это сегодня и стратегия мировой «элиты» по отношению человечеству, и инструмент межгосударственной борьбы, и способ манипуляции массами при олигархическом капитализме. 

Можно сказать, на современного человека навалилась тройная тяжесть, утроенная агрессия, и потому сегодня её остро, болезненно ощущает практически каждый. Но, возможно, именно в тотальности этой агрессии и заключается шанс победить угрозу исторического суицида – ведь каждый нормальный человек изначально стремится жить и в той или иной степени обладает инстинктом истины, ведущим его через перипетии жизни.   

Важно понять, что ризома в искусстве в целом и в литературе в частности – это принципиальная невозможность построения и удержания ценностно-смысловой иерархии. В ризоме всё равнозначно – надпись на заборе и многотомное литературное произведение, графоманский лепет и бессмертный литературный шедевр, а в плане наглядности – «Джоконда», например, и пресловутый «Чёрный квадрат». Ризома позволяет выбирать эталоны, образцы, смыслы, не сообразуясь с их действительной ценностью. 

На первый взгляд такой выбор – чистый рандом, но если посмотреть внимательно, ни одна из «случайностей» не случайна: предпочтения диктуют идеология, рынок, наличие связей во властных структурах или выдающиеся способности к самопиару… В каждом конкретном случае выбор вполне себе целенаправленный А вот по отношению к литературе – гибельный. Именно так и порождается хаос. Причём (ну это уже общее место, просто напоминаем) для русской культуры, цементирующей огромные географические пространства и широкое национальное разнообразие, этот хаос гораздо опаснее, чем для культур компактных и мононациональных. 

Русская литература (как и любая другая национальная литература) никогда не была ризомой – она всегда была могучим древом жизни, корни которого уходили в былинный эпос, к образам богатырей, пахарей и воинов, а крона восходила к смыслам вселенского бытия. Русское древо жизни взращивалось веками и стало одним из исполинов мировой культуры. 

Идея человека, путь к Богу как магистральный смысл существования на земле – вот могучий ствол, который питают корни и крона. Как на месте могучего древа может остаться корневище с тоненькими случайными побегами, у которых все шансы вымерзнуть грядущей зимой? Да очень просто.

 Мы уже упоминали в предыдущей статье о профанации литературного труда. Она стала очевидной, к сожалению, ещё в советский период, когда литература была мобилизована для выполнения конкретно сформулированных задач культурного строительства. С одной стороны, прошло неизбежное при подобной мобилизации упрощение литературных задач, усилилась прагматическая сторона литературной деятельности в ущерб духовному поиску, появились литфунционеры в статусе писателей. С другой  стороны, был создан высокий социальный престиж писательской профессии. 

В постсоветскую эпоху всё это аукнулись тем, что в писатели ринулись многие, просто знающие буквы и умеющие их более-менее грамотно складывать. Подсуетился рынок с неограниченными возможностями издания и рекламы (были бы деньги), активизировались пропагандисты новой идеологии, возрадовались паразитирующие на смысловом поле постмодернисты, неизбежно возникла антилитература, растерялись библиотекари и педагоги – ах, сколько писателей, и что – все настоящие?.. Общие места про отсутствие квалифицированной объективной критики и тщетные попытки восстановить жизнеспособную литературную иерархию повторять здесь уже не будем, и так всё понятно: будет вам ризома – будет и рандом.

Проблема усугубляется год от года несколькими серьёзными внутренними факторами. Первый из них – давнее теперь уже разделение профессионального Союза писателей на две организации: Союз писателей России и Союз российских писателей, и постоянное искусственное подогревание раздора между ними. Если истинной подоплёкой идеологического раскола 1990-х был пошлый имущественный вопрос, то сегодня цели уже иные. И профессионалов, разбирающихся между собой, активно вытесняют «любители», вытесняют массой и полным соответствием рыночным принципам сегодняшнего дня. 

Вот, например, две новые крупные организации – Российский союз писателей (обратите внимание на сходство аббревиатур – СПР, СРП, РСП – и ведь не случайно принятые в РСП долго блуждают в трёх буквах, пытаясь встать на учёт на местах!), http://www.rossp.ru, более 5 000 авторов, и Интернациональный союз писателей, http://inwriter.ru, по их собственной информации существующий с 1954 года, но в России появившийся недавно. В первых опциях на главной странице сайта – «Выдвинуться на международную премию в области литературы», «Выдвинуться на международный орден в области литературы», «Выдвинуться на международную медаль в области литературы». Заводная движуха, как тут устоять?

Не будем огульно охаивать авторов – членов данных организаций, а также перечислять другие подобные сообщества, которых уже немало – ограничимся констатацией: это ризома на организационно-государственном уровне, в юридическом смысле все организации равноправны, и выбор той или иной для чего бы то ни было – поддержки, сотрудничества, – будет рандомным по отношению к литературе, т.е. продиктованным совершенно иными соображениями: политическими, экономическими или даже родственными (бывает и такое).

Заявлять о своей легитимности и исключительном праве наследования единому Союзу писателей советской эпохи смысла уже никакого нет. Юридическую правоту, возможно, доказать и получится, однако проблемы современного общественного статуса это не решит. Смысл остаётся только в мастерстве и профессионализме, объединении (или ассоциировании, если объединение представляется проблематичным) профессионалов, наследовании русской культурной традиции и отстаивании её всеми доступными средствами. Всё остальное – иллюзии и повод для раздора, а значит, и для дальнейшего ослабления позиций. Повторим – точно такой же статус общественных писательских объединений имеют и рыночно адаптированные сочинители.

Второй фактор, способствующий разрастанию ризомы, – массовое вступление литературной самодеятельности в ряды профессионалов: просто литактивом быть они уже не согласны. Как мы уже не раз писали, опасность получения литературной самодеятельностью профессионального статуса не в том даже, что размываются критерии литературы и вся она приобретает значение не большее, чем «домашняя радость», а в том, что самодеятельные авторы (в основном окончательно застрявшие в самом начале творческого пути) видят не дальше собственного текста, растиражированного типографским способом (желательно с картинками). Даже сочувствуя издалека делу общему, они заняты исключительно собой. 

Решать эту проблему невероятно сложно, за каждым прямо поставленным вопросом – судьба человека, единомышленника в конечном итоге, но ризома внутри организации – ситуация нисколько не проще, потому что само существование профессионального сообщества легко подпадает под действие рандомного принципа.

И третий фактор – общее снижение качества культурного поля. Вот очередной характерный анекдот: на наше Совещание молодых были приглашены два начинающих автора из другого города. Накануне Совещания в организационной суматохе звонок из библиотеки: приходите, приглашайте своих молодых авторов, к нам приехали писатели, будут творческая встреча и мастер-класс. Вам и вашим ребятам есть чему поучиться. Открываем афишу – надо же, наши гости! Очень славные ребята, поднаторевшие в пиаре, но буксующие пока в поэтических размерах и рифмах. 

Мы хорошо побеседовали с ними на семинаре, помогли чем могли в работе над стихами, но в этом случае и на ряде других примеров поняли довольно горькую вещь: а ведь сегодня и библиотеки, хранилища и (по сути) экспертные центры литературы и книжной культуры, дезориентированы настолько, что выбор делают, исходя не из художественной ценности произведений, а рандомно: кто заявляется, тот и выступает, кто приходит со своей программой, того и принимают, кто хэдлайнер (а это уже новое слово в литературном деле) – того и тапки.

Констатировать подобные моменты, смеяться или ахать можно бесконечно. Но в итоге всё оказывается слишком серьёзно. Философия ризомы в применении к практике – это философия злокачественной опухоли, а рандомный выбор в сфере нравственных задач – полный синоним обречённости, поскольку победа в принципе не может быть случайной.

Есть, правда, один нюанс, внушающий надежду и даже уверенность в том, что мы пройдём через это испытание и станем только сильнее. Литература иерархична по своей природе, это её сущностное свойство. И особенно глубоко оно проявлено в поэзии, затрагивающей глубинные слои психики, восстанавливающей структурную матрицу сознания. 

Литература вполне способна противостоять уже добравшейся до неё ризоме. Важно, чтобы она не выпускала из поля зрения свою наивысшую цель. Сегодня писателю нельзя замыкаться в пределах собственной рукописи, библиотекарям и педагогам – довольствоваться поверхностным выбором, диктуемым рекламой, читателям – искать одних лишь только развлечений. Могучее древо нашей культуры – это древо жизни, и позволить спилить его до корневища – значит совершить преступление перед собой и потомками. 

Нина Ягодинцева,
кандидат культурологии,
профессор ЧГИК