Кердан А. Б. Тайный сотрудник: роман и рассказы. – Екатеринбург: Изд-во «АсПУр», 2023. – 436 с.

В Екатеринбурге в издательстве «АсПУр» вышла в свет новая книга прозы Александра Кердана «Тайный сотрудник», центральным произведением которой является роман – «Последний чекист». Выигрышным такое заглавие романа, на первый взгляд, не назовешь. Повесомее бы – под эталонного для такого рода литературы советского Богомолова. Или позабористей – под уже рыночный сериал Марининой, главная героиня которого действует в те же 1990-е годы, пусть и в ином ведомстве, чье название у Кердана расшифровывается как «Младшие внуки Дзержинского». И, кстати, сразу в нескольких «сериях» весьма неприветливо относится к «старшим братьям». 

Да и почему последний? Известная советская аббревиатура КГБ осталась нынче только в Белоруссии. Но российская Контора под именем ФСБ по-прежнему действует и отнюдь не отрицает своей родословной, которую ведет с 20 декабря 1917 года от ВЧК – Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. Так что и традиционное наименование профессии хоть и реже, но по-прежнему в ходу. Поэтому в названии романа просматривается метафора: если и персонаж, считающий себя последним чекистом, на деле таковым не стал, то и сама Контора – бессмертна.

И хотя вопрос о названии возник у меня вполне естественно, однако держит внимание читателя до конца романа отнюдь не он, да и само повествование строится не на нём. Поэтому совершенно спокойно позволю себе, что называется, спойлер. Последним чекистом ощущает себя дослужившийся до полковника герой романа Михаил Сазонов. В те горькие минуты, когда ему кажется, «что здравый смысл уже никогда не достигнет той критической массы, которая способна вытеснить из структур управления врагов России...»

Сегодня, в новое военное время, опять все чаще звучат слова о необходимости жесткой сталинской руки и возрождении «СМЕРШа». А некоторые, похоже, опять увлеклись поиском внутренних врагов. И как бы ни разоблачались солженицынские мифы о ГУЛАГе, тревожная память о последствиях такого поиска прежних лет, когда нередко переступались и писаные, и неписаные законы, остается с нами. 
Есть эта память и в Сазонове – не из своего крестьянского рода, который под репрессии не попал, а из собственной практики военного особиста. Проверяя одного из солдат, выяснил, что его родители были высланы в Сибирь как пособники украинских националистов. Оказалось, по решению одного-единственного оперативника и только потому, что вынуждены были отдать все съестные припасы бандеровцам, что заявились к ним среди ночи. 

Не сразу по воле автора примирился Сазонов, «воспитанный на моральных принципах строителя коммунизма и пацанско-солдатских представлениях о чести и достоинстве», и с некоторыми приемами чекистской работы, что связаны, к примеру, с вербовкой агентуры. Со временем подвел под это примирение и философскую базу, почерпнув у Ивана Ильина мысль о противостоянии злу силой. Тоже зло, но вынужденное и неизбежное, когда иначе невозможно остановить куда большее зло, угрожающее стране в целом.

Так что последний чекист в Сазонове – из тех, что пришли в «органы» гораздо позже, во времена брежневские. И обязался он, присягая, подчеркивает автор, законы как раз-таки соблюдать. Что в 90-е, кстати, весьма осложняет ему службу, которая на протяжении значительной части романа связана с борьбой против коррупции.

Главным делом Сазонова на этом поприще становится оперативная разработка некоего Сафронова – который будучи всего лишь майором сначала МВД, а потом Федеральной службы исполнения наказаний, сумел выстроить разветвленную сеть, позволявшую преступникам уходить от ответственности. 

«...схема по делу Сатрапа разрасталась на глазах. Лучи, ведущие от «солнца» этой криминальной галактики – Сафронова, упирались в новые «планеты» – подельников майора... От подручных Сафронова отходили новые лучи к подследственным и уже отбывающим различные сроки членам преступных группировок. Сазонов не уставал дивиться, какие преступные сообщества на его схеме были представлены: рязанские братки или «слоны», ореховские, курганские, иркутские, тульские, подольские, кунцевские и можайские, и, конечно же, солнцевские... Они славились тем, что являлись для всех славянских преступных сообществ координационным центром по борьбе с кавказскими ОПГ, и не только в Москве, но и далеко за её пределами…»

Зная, что у главного героя имеется реальный прототип, понимаешь, что дело и сеть тоже отнюдь не выдуманы автором. На самом деле майор оказался способен стать сердцем такого спрута, или в реальности звездочек на погонах у организатора сети было больше или они были покрупнее – не так уж важно. Главное, что развернутые в романе перипетии дают ощутимое представление о масштабах коррупции, что цвела в Москве как минимум в те годы. И, получается, об источниках богатства, что воплотилось, например, в особняках где-нибудь на Рублевке или Новорижском шоссе, название которого слух тотчас переиначивает на Нуворишское.

«Со своими любовницами и подружками-адвокатессами Сатрап откровенничал...: «Надо торопиться, пока шлагбаум не перекрыли! Вот накопим по пятьсот миллионов в валюте, а там посмотрим, куда их вложить»... угрожали свидетелям по делу, уничтожали вещественные доказательства, назначали таксу бандитам-взяткодателям и их родственникам. Отдельная плата полагалась за изменение меры пресечения, добавочная – за прекращение дела... Размеры взяток колебались от нескольких сотен до тридцати тысяч долларов...»

Те же перипетии, связанные с работой технических служб, наружки, выбором момента, который позволит задержать фигурантов с поличным, представляют и вполне детективный интерес. И все же возможности автора в этом плане оказались явно ограниченными. Ведь главный герой – разработчик, «персона в Конторе уважаемая». Его задача – собрать «весь материал о преступной группе или объекте, попавшем в поле зрения спецслужбы». А это работа в основном кабинетная, выигрышной для повествования «движухи» она не содержит. Зато позволяет показать свою в том числе рутинную сторону, связанную со множеством согласований.

Многие из этих согласований предписаны законодательством. И оно же в конце концов, как следует из романа, позволило развалить дело Сатрапа в суде. Что, в свою очередь, стало вызовом для фантазии автора: попробуй заменить, замаскировать столько реальных фамилий псевдонимами. 

Авторитет маячащего за повествованием прототипа укрепляет и доверие к конспирологической вроде бы истории о том, что в московских событиях 1993 года, когда в том числе был расстрелян российский Белый Дом, участвовал израильский спецназ. Отстраняясь от этих событий, Сазонов даже просит кадровика попозже вручить ему долгожданную медаль – чтобы никто не подумал, что он награжден за участие в них. А на вручении отвечает на официальное поздравление такой фразой, что его едва не причисляют к политически неблагонадежным. 	«...мы сегодня, как будто не контрразведчики в своей стране, а нелегалы в стане вероятного противника... почти в каждом государственном ведомстве сидят двурушники и перевёртыши, а над ними столько иноземных советников и советчиков, даже не скрывающих свою принадлежность к зарубежным спецслужбам, что хоть разбейся вдрызг, служа по совести..., а всё равно не угадаешь, за что тебя по рукам ударят, когда и при каких обстоятельствах сольют...»

Эти мысли герой произносит, к счастью для него, не вслух, сравнивая девяностые –
«время смутное, тёмное и продажное» – с годами службы в том самом «СМЕРШе» своего дяди Макара Кленова. Тот, уверен Сазонов, «когда боролся с тайными и явными врагами Родины, ощущал за своей спиной незримую поддержку этой самой Родины, действовал ради её блага, свято верил в... справедливость того, что он делает...»

Параллелью проходя через все повествование, история дяди в том числе позволяет напомнить читателю о предыдущей войне с бандеровцами, что еще долго длилась после Великой Отечественной. Тоже, конечно, специальная военная операция, причем многолетняя. Но ведь и впрямь доходило до открытых боев с применением танков. Потом, поменяв тактику, бандеровцы стали встраиваться в органы власти, и через десятилетия – новая, нынешняя война. Которая в начале 90-х и в кошмарах не могла присниться большинству советских граждан. Хотя – наперечет – встречались и те, кто предполагал: до этого дойдет.

Благодаря извивам сазоновской жизни читатель может окунуться и в атмосферу нефтяной компании, куда на время уходит герой создавать ее службу безопасности. И в события войны в Афганистане, которые в те же 90-е отзываются криминализацией части движения «афганцев». И в дагестанскую часть событий второй чеченской войны, на фоне которой вполне естественным образом возникает фигура тогда еще главы правительства: 

«Охраняли Премьера офицеры ФСО, бывшие спецназовцы из Конторы, хорошо знакомые Сазонову по совместным операциям. Молодой Премьер, проходя мимо, энергично здоровался с каждым за руку, спрашивал, как водичка, шутил. Он показался Сазонову простым и доступным... Говорил немного и всегда по существу. В тылу не отсиживался, а прямиком двинулся к местам самых горячих боёв...»

Однако ожидание перемен к лучшему, которое вселил этот человек в героя, само собой и мгновенно в эти перемены не воплощается. Так что однажды «Сазонов вдруг отчётливо понял – генералом ему не быть, погоны в ёлочку не носить, хотя и всего один шаг до них остался... С некоторых пор для получения лампасов стали надобны совсем другие качества – врождённая гибкость позвоночника, готовность промолчать там, где правды ради и для пользы дела надо эту правду в лицо руководству сказать...»  Хотя «становились генералами и настоящие служаки, профессионалы, честные офицеры..., ещё одной непременной особенностью современного кадрового отбора являлась принадлежность к тому или иному клану...»

Так что из этого состояния горькой ясности, рождая новую надежду, героя выводит лишь решение его сына продолжить династию. И на своем участке подмосковной земли, что достался благодаря дружеской поддержке однокурсника, погибшего уже в мирное время, он сажает яблони. Во многом завершая круг своей жизни, начало которой памятно яблонями, которые плодоносили в его родном селе...

Кольцующая роман метафора яблоневого сада – прием, сколь естественный для Александра Кердана как прозаика и стихотворца, столько же необходимый этому повествованию. Продолжая традиционный для этого автора ряд прозаических жизнеописаний его героев, в сравнении с ними «Последний чекист» оставляет впечатление некоторой скованности. Как будто особенности материала или обстоятельств его оформления в роман сдерживали необходимую автору и свойственную ему творческую свободу. Которая, кстати, прорывается в рассказах, следующих за романом и по тематике в разной степени связанных с ним.

Судя по всему, так оно и есть. Любой доступ к уникальному материалу, тем более связанному с работой спецслужб, накладывает свои ограничения. Обладающий ключом от сейфа неизбежно становится полноправным участником проекта, в том числе принимая на себя ответственность на занимаемой им ступеньке иерархической вертикали. Вероятно, еще и поэтому перед нами – не совсем свободный и уж тем более не развлекательный роман. Однако читателю, который желает не развлечься, а дополнить свое понимание и ощущение различных, в том числе подспудных обстоятельств и течений, происходивших и происходящих в России, он, полагаю, окажется по уму и душе.

Андрей РАСТОРГУЕВ,
член Союза писателей России,
кандидат исторических наук
(Екатеринбург)