В обсуждении участвуют молодые авторы:

Алина Баришовец, поэт, студентка ЧГАКИ.

Виктория Иванова, прозаик, автор книги «Двенадцать с хвостиком», выпускница Челябинского государственного педагогического университета и Литературных курсов ЧГАКИ, руководитель школьной литературной студии «Ось».

Павел Карякин, прозаик, критик. Выпускник литкурсов ЧГАКИ. Участник Международного совещания молодых писателей (г. Каменск-Уральский) и Межвузовского форума им. Гумилёва (Переделкино). Руководитель выездных лит семинаров (г. Златоуст, г. Миасс).

Валерия Литвиненко, студентка 2 курса факультета журналистики Южно-Уральского государственного университета. Автор книги «Прольется дождь сухим вином», лауреат конкурса «Стилисты добра».

Екатерина Юркова. Выпускница литературных курсов ЧГАКИ. Стихи публиковались в сборнике «Электрический снег», «Чаша круговая». Автор поэтического сборника «По ту сторону смеха».

Роман Япишин, выпускник литературных курсов ЧГАКИ, студент Литературного института им. Горького, лауреат литературного форума «Осиянное слово». Публиковался в журналах «Москва», «Огни Кузбасса», «Вещь», альманахах «5*5», «Графит» и др. Автор книги стихов «Ненастоящие декорации» (Германия).

Руководитель семинара Нина Александровна Ягодинцева.

Н.А. Ягодинцева. Итак, дорогие друзья, наш второй Открытый семинар посвящён прозе, рассказу Виктории Ивановой «Трамвай». Прозу мы оцениваем по следующим критериям. Первое – степень свободы и точности словоупотребления: насколько точна лексика, насколько она выразительна, какую несут нагрузку слова. Второй уровень – сюжет. Характеры героев – и события, в которые они вовлечены. Психологизм образов очень важен, если герои «плоские», «картонные», то, как бы ни складывались обстоятельства, настоящего действия не будет. И третий уровень – сверхзадача. Литературное произведение не является результатом самовыражения. Это, по сути, художественное исследование, глубокое, объёмное и целостное, вербальный максимально точный эксперимент. Герой с определённым заданным характером попадает в некие обстоятельства, и мы исследуем: какой выбор он делает, какие поступки он совершает, каковы глубинные мотивы его, и, собственно говоря, что в нём происходит, в какую сторону меняется человек: человеческого в нём становится больше или наоборот, меньше? Мы оцениваем, какой высоты художественную задачу ставит автор и как он её решает. Кто готов начать?

Павел Карякин. Рассказ не предлагает остросюжетной динамики. Потому в значительной степени успех зависит от того, как автор работает со словом, как формирует пространство, в котором происходят события. Автор в большой мере уделяет внимание яркости образной подачи. Хорошие впечатления остались от авторской работы с атмосферой. Тонкие подметки, многочисленные мелкие детали, хорошо увязанные оригинальным образным рисунком. Один из сильных фрагментов: сцена с букетом сирени и веточек яблонь. Психологический надрыв и соответствующее воздействие на читателя – во всяком случае, сужу по себе – удались. Именно такие сцены, разработанные с форсированной подачей, и делают «главное дело» в подобной литературе. Нестандартна попытка приоткрыть внутренний мир так называемых малозаметных людей – а это труднейшая задача. Рассказ, как мне кажется, имеет выдержанные пропорции и читается очень быстро. Но вот финал несколько «провисает». Мне, как читателю, не хватило не то что достоверности – с этим порядок. Не хватило глубинной мотивации, каких-то более тонких причин, которые побуждают человека к таким переменам. Неустроенность в жизни, неудовлетворённость, которые автором предложены безупречно, для меня таким «глубинным» мотивом, однако, не является. Удалась, бесспорно, психологическая достоверность. И именно эта достоверность, как мне кажется, и создаёт необходимые предпосылки для размышлений о духовно-нравственных состояниях людей самого разного положения.

Возвращаясь к условному понятию о «глубинных мотивах», о которых шла речь выше. Мне кажется, если на это затратить силы, рассказ получит гораздо больший потенциал, как с точки зрения психологической тонкости, так и обретения большей нравственной глубины.

Валерия Литвиненко. У меня настолько светлые, настолько тёплые ощущения после его прочтения! Текст абсолютно волшебный, как будто, не знаю, какими-то золотыми ниточками аккуратно перевязан, переплетён. Мы с героиней знакомимся, когда она ещё во сне и когда она просыпается, и вместе с ней просыпается утро, трамвай, город. Помимо сюжета, мне нравятся такие неразрывные образы Светки – главной героини, и трамвая, когда она находится в трамвае, именно, когда она находится в своей профессии, то она может превратить это во что-то магическое. Выбран первый день лета, есть во всём этом какое-то свечение, цветение, причем цветение не только снаружи, не только природное, но и внутри вот этого человека, который привносит в мир что-то доброе, красивое, хорошее.

Очень нравятся детали, коса, которая придаёт характер: такая настоящая русская женщина, русская красавица. Деталь, как рассеяно стал сновать Светкин нос по вагону, такой вздёрнутый носик, и любопытный, и какой-то иногда морщящийся, то от какого-то пассажира, который помешал поспать, то когда он оказался в этом букете сирени и сразу же начались воспоминания.

Очень много инверсионных конструкций: «Оно, конечно, ясно, мысли-то далеко, уже в хате родной», например, а затем: «Иной раз человек какое слово доброе скажет. Только дышалось тяжелей городским воздухом». Мне было сложно это воспринимать, порой приходилось по два, по три раза перечитывать один и тот же момент для того, чтобы установить, какой порядок должен быть слов и какое именно значение в них вкладывается. Вот, например: «Да и советы, поддержку её ценили». Начало, «советы», я восприняла так: дальше должно быть какое-то действие, относящееся именно к советам. А получается, что это уже подчинение глаголу «ценили». Я понимаю, что автор хочет максимально оживить речь, передать и характер героини, и её оживлённость, порой неспокойность. Но воспринимается достаточно сложно. Первый эпизод, когда в трамвай входит плешивенький мужичок, весь в прорехах: «Чо запёрся-то?– тявкнула с места Светка больше для порядку, чем для проку. – Алкааашняааа! Платить-то думаешь?» Мне почему-то не верится, что она могла сказать такие слова. Даже если бы она говорила с таким именно значением, она бы это сказала не то, что мягче, но… с не до конца кондукторским подходом к людям. Да и мне кажется, что тявкнуть она тоже не могла, она не такая при всём своём свечении, вьющейся косе… Отдельные моменты очень понравились: образ трамвая, что он «потихоньку взбудоражился, тряхнул плечами и стал глубоко дышать людьми». Это его одушевление, он вовлечён во весь весенне-летний жизненный процесс. Момент, как «трамвай заполнялся галдящими легкими мыслями, свежим оживлённым гомоном, сочным смехом, душистыми платьями, шуршащими шарами, хрустящими цветами»… Перечисление очень насыщенное. По прямой речи: уже когда Света нашла этот букетик и сидела, как написано, «пила этот аромат», и «в голове звучал мягкий, глубокий, упрямый баритон: «Света, что бы ни случилось, пожалуйста, оставайся такой, какая ты есть!» Я до конца этой фразе не могу поверить, по отношению к Свете это должно быть сказано немножечко по-другому. Мысль изложена так, как во всех книгах по психологии, в интернете она в плавающем режиме. А Света – совершенно особенный, уникальный человек, и речь по отношению к ней тоже должна быть такой же.

Было бы здорово сделать в финале, что эти две девушки, даже несмотря на то, что им завтра рано вставать, решают посидеть на скамейке, и у них над головами тёмно-тёмно синее звёздное небо, и каждая погружается в свои мысли, и больше словами они не раскрывают своих мыслей, просто каждая думает о своём, о чём-то прекрасном, о том, что всё будет лучше. Но самое главное, мне кажется, что этого не нужно проговаривать, что вот, я всё поменяю, всё изменю. Нет. Это должно быть мысленно там, это должно быть, как будто бы какой-то диалог с небом, такой безмолвный.

Роман Япишин. Я сразу бы хотел выступить в защиту фразы: «Оставайся всегда такая, какая ты есть». Мне кажется, это фраза абсолютно стандартная, какие обычно произносятся влюблёнными где-то в деревнях, в селениях. И не то что даже она из учебника, а это в учебник идут фразы из обыденной жизни. Потому что там должны быть простые примеры.

Мне понравился язык, синтаксис, построения просторечные, инверсии. Но почему, например, героиня бабонька-то? Баба она просто. Образ Светки, мне кажется, выстроен идеально, абсолютно живой образ, такой вот тёплый, грубый, как нагретый кусок мрамора. Образ Наташки местами проседает, хотя он, конечно, второстепенный. Сюжет, как мне показалось, практически идеально выстроен, если не учитывать концовку, в духе светлого коммунистического будущего: «Вот приеду домой, всё поменяю, слышишь? Всё изменю! Будут нам яркие звёзды». Вот, построим через пятьдесят лет коммунизм, заживём. Я бы делал концовку, может быть, не репликой вовсе, а каким-то действием всё-таки, замечанием автора. Она здесь не совсем правдоподобна, она по-платоновски гротескна.

Про книжку: «Нашла чо читать! – набросилась на подругу уязвлённая этой невинной уловкой Светка. – Ты ещё скажи, что в прынца Грэя веришь или чудо…». Во-первых, непонятно здесь, что за уловка, какое-то такое место неподготовленное, там как будто бы был текст, потом его убрали. Виктория Иванова. Наташка поправила прядь выцветших непрокрашенных волос так, чтобы прикрыть синяк. То есть она его от подруги пыталась спрятать, чтобы она снова не читала ей нотации.

Роман Япишин. А при чём здесь книжка?

Виктория Иванова. Это первое, что увидела Света, повод наброситься. Она же не будет ей говорить: «Вот, что ты там от меня прикрываешь?!», это раздражение, которое она ощутила, почувствовала из-за того, что Наташка пытается от неё прятать то, что и так понятно. Это повод раздражение перенести на книжку.

Роман Япишин. Читатель не подготовлен к этому.

Валерия Литвиненко. Я правильно понимаю, что синяк на лице от счастливой семейной жизни?

Роман Япишин. Женщин бьют в России. Иногда. И да, мужчин тоже.

Валерия Литвиненко. Я постараюсь прожить с этой истиной.

Роман Япишин. Мне кажется, сверхзадача здесь выполнена. Хочется отметить, похвалить в кои-то веки: сердце, прогнанное в будку, скулящее, Светкино. Мне кажется, замечательная аллегория. Мне она из всего текста, из образной его составляющей больше всего понравилась. Очень ярко. «Наташка, её несменный водитель, молча поставила блюдо» – как-то надуманно, мне кажется, лучше написать «тарелку». «Махнула Наташке рукой, подмигнула улыбкой и прыгнула в вагон». Вот, на «подмигнула улыбкой» у меня случился коллапс, потому что я попытался представить себе, как это «подмигнуть улыбкой… «Светка тихо грелась на солнышке, обнимающем её спину»… Спину вообще нельзя обнимать. Спина – это плоскость, а обнимаем мы хотя бы с нескольких сторон… С двух… Если это огромный приветливый тетраэдр. С двух сторон мы его можем обнять. «На остановке у маленького парка вагон затопила толпа» – здесь понравилась звукопись и образность. «И вспомнились рассыпанные лучики волос на сгоревших её юных плечах и смешанный аромат только проснувшихся кустов сирени» – слово «смешанный» лучше убрать, длинное-длинное предложение, и непонятно с чем он смешан. Потом понимаешь, что он смешан с вишнями, яблонями, но это перегруженность. И в конце: «поцелуев аромат…» – инверсия не оправдана. «Он держал прикрытую книжку в жилистых крепких руках. И смотрел на Светку своими глубокими бледно-голубыми глазами и улыбался» – здесь я бы «И» и точку убрал и поставил запятую. Будет более динамично. «Наконец решила вернуться. Сжала руки и выскочила на дорогу». Как это: «сжала руки»? Чьи руки? В кулаки? В целом текст очень хороший. Если только концовку переделать и это место с книжкой.

Екатерина Юркова. Мне очень понравился рассказ. Соглашусь со всеми: и с критикой, и с похвалой. Было очень легко читать, интересно. «А сердце по дому скулило, подвывало» – вообще здорово. Героиня очень много тявкает, облаивает и рычит. Не может человек такой вот, такая вся мягкая, домашняя… У меня не складывается образ.

Непонятно, где переход, когда они пришли в столовую? «Хрипло рычала Светка», потом: «Быстро проглотив горячую пряную лапшу…» То есть, она рычала, потом быстро начала хватать лапшу? Потом «Отхлебнула чай Светка и вскочила». Ещё: «Прикрыв глаза, откусила хлеб и ощутила вкус дома на языке» – извёстки? А вот «Опрокинулась солнечная чаша в душе» понравилось. Понравилось, где «крючковатая сухонькая старушка»: «Ихааа! Надёргали! И не стыдно!», тут в защиту: «Не ворчи, старая, не убудет добра». И вот ещё: «Всё вокруг кипело бодрой, настоящей жизнью! Дети катались на игрушечных пони», и т.д., а потом: «А в воде веселились подростки». Надо «А» убрать, оно противопоставляет: тут все ходят, а в воде подростки. Концовка – да, я соглашусь и с Романом, и с Валерией, что она упрощает текст в целом.

Алина Баришовец. Здесь смешивается поэтическая красота языка и бытовые, жизненные ситуации. Да, вроде и про алкаша, и про такие вполне жизненные вещи, и тем не менее, смотришь – написано такими словами, что в жизни есть прекрасное. Иногда, когда начинаешь разочаровываться в жизни, стоит читать подобные вещи.

Нина Ягодинцева. Спасибо всем рецензентам, подводим итоги. Лексика рассказа пока ещё в состоянии предчувствия. Художественная реальность – это, прежде всего, язык. Начинаем читать: «Желтоглазый трамвай, погромыхивая и тревожа полудрёму…» По большому счёту, это одно действие. У Вики два последовательных действия: «…погромыхивая и тревожа». Одно лишнее. Их надо объединить, тогда смысл останется тот же, художественная реальность уплотнится. Можно: «погромыхивая, тревожил». Или: «погромыхивал, тревожа». А вот «наливная, тёмно-пшеничная коса» - казалось бы, почему коса может быть наливная? Это же плетение. Но вот парадоксально очень хорошо работает. Наливная – пшеничная – как колос. В изменении фактуры, изменении характера материальности и хранятся как раз те самые языковые тайники, до которых вы настойчиво пытаетесь добраться.

Не всегда оправдана разговорная интонация: «Общежитие, дело понятное», «Оно, конечно, ясно». Отсюда же: «Бабонька она была бойкая». Согласна с Романом, здесь вообще, просто: «В коллективе ее любили». Лучше дайте ей возможность выговориться, не выговаривайтесь за неё. Убирайте лексический мусор. Дальше: «Стал сновать Светкин нос по вагону…» Метонимический прием: кондуктор сидит, а нос снуёт по вагону… И получается, что она не движется, обилечивая, а, грубо говоря, принюхивается, нехорошо для данной ситуации. Пока ещё у автора отсутствует чувство словесной плоти, слова должны не просто рядышком стоять, они должны срастаться, как вот срослись здесь, в этой наливной, тёмно-пшеничной косе. Я не в восторге, когда Светка «прогоняет сердце в будку». Вот «сердце по дому скулило, подвывало» - да, это ощущение. «Сердце где-то в дремучей глубине тяжело ухало» - сердце, которое стало человеку в чужом городе почти чужим. А суть-то рассказа: это сердце сейчас проснется, станет снова живым, женским, наполненным любовью… Поэтому не место ему в будке, оно вообще не собака.

Роман Япишин. Мне понравилось, потому что здесь ощущается грань между метафорой и аллегорией. Если бы сердце не было прогнано в будку, то это была бы просто метафора, а тут аллегория.

Нина Ягодинцева. Здесь главный герой вообще не Светка. Главный герой – Светкино сердце. Светка тут, извините, ну почти случайно. Екатерина Юркова. Оно просто не может без неё работать.

Нина Ягодинцева. Ну да, среда, в которой оно обитает, и, собственно говоря, поэтому оно не может иметь собачий статус. Тявкнула, рявкнула, облаивала, хрипло рычала… Как раз те моменты, когда можно показать богатство Светкиной натуры, потому что, с одной стороны, она - хозяйка в вагоне, с другой стороны, эта жизнь – вообще не её. Она из деревни, она на земле должна работать, там детей должна рожать, хлеб растить. Она не из этой каменной среды, механизмов, рельсов и так далее. Другой человек. Вы на стандартный кондукторский образ съезжаете, причем смотрите не изнутри, а извне на неё, а надо уже изнутри, потому что там сердце, и сейчас оно проснётся.

Валерия Литвиненко. Вот момент: «Но зима её подкосила. Холод собачий. Туалетов нет. Терпишь до конечной». Здесь парцелляция, рубленый текст. А она обоснована?

Нина Ягодинцева. Да. Героиня деревенская, крепкая, здоровая женщина. И чтобы её подкосить, нужен холодный трамвай, постоянные сквозняки, отсутствие туалетов и так далее, и это занимало достаточно большой временной промежуток, и, собственно, сердце-то замерло у неё тогда. Она попала в этот город, и город начал её просто душить, грубо говоря, и короткие предложения передают время, в этом и есть Викина сила: она умеет работать со временем и пространством, чувствовать сюжет, но пока не обрела адекватного языка. Мы с ней сегодня боремся за обретение адекватного языка. Я думаю, что финал очень хорош. Мы понимаем, что ничего не изменится. Просто сердце проснулось. Ничего не изменится, но она будет жить. И по-другому относиться и к Наташке, и к трамваю, и ко всему.

Ещё: образ трамвая. «Трамвай потихоньку взбудоражился…» Взбудоражиться – действие, энергия слова, чувствуете, да?

Виктория Иванова. Поняла.

Нина Ягодинцева. «…тряхнул плечами…» Как трамвай трясёт плечами? «…И стал глубоко дышать людьми» Это нужно писать по-другому. Светка в своей стихии. Она вообще самый главный человек в этом трамвае, власть, извините, и пусть кто-нибудь попробует что-нибудь мявкнуть. Причем, дальше ведь Светка теряет власть над людьми, над собой, над своим сердцем, и когда она теряет эту власть, сердце просыпается, потому что на самом деле она его сама задавила: «Молчи! Жизнь такая: надо, чтоб я зарабатывала, надо это все терпеть…» и так далее. И вот она теряет власть, а сердце власть обретает – вот это основной момент сюжета.

Очень понравилась рифма: на пыльном полу веточка сирени, и потом – букет из веточек. «Первый день лета щеголял ещё в весеннем наряде» - вот обретение плоти, стиля, слога… «И в вагон с трудом при помощи маленького востренького мальчика…» Вот эти вещи надо просто сгущать в тексте. Теперь по драматургической кривой. Экспозиция где?

Виктория Иванова. Светка в трамвае, её первый пассажир.

Нина Ягодинцева. Завязка начинается там, где Светка проявляет власть: «…хрипло рычала Светка». Ты зашёл, ты вышел, ты деньги дал, ты вообще иди отсюда, да? И, да, конечно, не хватает катастрофически перехода к столовой. Первая перипетия – это цветы, которые не её, не ей; веточка, растоптанная на полу, но ещё ароматная, весенняя, и она веточку подбирает. По сути дела, это та кроха, которую ей дает жизнь в этом жутком городе, с этой работой… Кроха с чужого стола, с чужого пира, по сути. Вторая перипетия: Света в Наташу смотрится, как в зеркало: её синяк, книга… Наташа её вообще в принципе не раздражает. Это сердцу плохо. Оно очнулось, ему больно, оно заворочалось, ему негде здесь жить. И мужик-то у тебя плохой, и читаешь-то ты всякую ерунду, и понеслось... «Ещё скажи, что в прынца веришь!» И тут про принца можно ещё и развернуть, потому что Наташа-то всё понимает, а Свете надо отыграться, потому что ей больно.

Следующая перипетия – она выходит за мороженым. По сути дела, возвращается в детство, чувствует себя ребенком немножко, и в то же время смотрит на это со стороны. И кульминация - вот, увидела надёрганный букет? Кстати, нельзя надёргать сирень. Цветы можно надёргать. А сирень и ветки яблони – только ломать. Нет, кульминация не здесь, она в конце второй трети. Вот: «А ты знаешь, что такое война?» То есть там, где она очнулась на грани бытия и небытия. Действие ещё должно расти, сердце – бунтовать, когда появляются молодые. У неё уже жизнь сложилась, то есть не сложилась. Она уже вошла в колею, встала на рельсы, но… Вот это: «И столько юной жизни было в одних только затылках». Классная фраза. Молодец. Видно уже прозаика. В этой фразе – и свет, и растущая тоска Светкиного сердца.

По-настоящему кульминация дальше: «Светка вздрогнула и тряхнула головой». То есть, слава тебе, Господи, жива. А ведь есть ещё война, бомбёжки… Вот живёт человек, а тут прилетело, как в Донецке, и всё, и вся семья. Вот этот момент с точки зрения драматургической кривой наивысший, да? Вот к этой кульминации надо подводить. Очнулось сердце, очнулось на грани бытия и небытия. И что примиряет его с бытием? Небытие. Близкая, очень близкая возможность небытия. И память об отце.

Рассказ не обрёл пока еще плотности языковой и драматургической, ткань языковая не везде качественна, и драматургическую кривую надо настраивать на кульминацию. Первая перипетия – веточка растоптанная (Светкино сердцев городе). Вторая – Наташа, Светино отражение, начало бунта. Третья перипетия – путешествие в детство, поиск жизни, света, себя. И возвращение в детство как раз и заканчивается букетом. А дальше Света понимает, что у них, молодых, всё впереди. У них, может, ещё сложится жизнь, сбудутся мечты, может быть, у них всё ещё будет, а у неё нет. И сердце должно вздрогнуть, затосковать по жизни. «У неё тоже все тёплые сказки юности начинались с ладоней…» Дальше – появление мальчика и старика, и – вопрос, а для Светы – ответ: живи.

Вот главная мысль этого рассказа: жизнь – это бремя, долг. В молодости кажется, для тебя всё открыто, ты полон надежд и всяческих мечт, а потом жизнь начинает складываться сама по себе, и так вот, как она сложилась. И вынести эту ношу на свет может только живое чуткое сердце. Как раз между бытием и небытием Света это понимает. И она теперь по-другому будет проживать это бытие. Внешне ничего не изменится, потому что ничего не изменить, а внутренне – это будет другой человек и, конечно, другой кондуктор. Вот такие дела. Это момент обретения духовного совершеннолетия, решающий в жизни каждого человека. Точка отсчёта собственно человеческого в его космическом понимании. По сути, потребительское, иждивенческое сознание, которое сегодня прививается, – принудительное содержание человека в вечном неразумном духовном младенчестве, в нежелании и неспособности хранить, нести и передавать дальше хрупкую, драгоценную, чудесную ношу – жизнь. Сюжеты, которые вы, Вика, выбираете, требуют тончайшей фактуры. И вы себе, конечно, ставите суперсложную задачу. Это верная стратегия. Теперь ваше заключительное слово.

Виктория Иванова. По финалу очень много высказывались, и я в растерянности. С одной стороны, я согласна, да, он провисает, он был дописан потом уже. Мне было трудно, а потом в какой-то момент я поняла, как она должна измениться: что она должна по-другому посмотреть на жизнь. Она не изменит жизнь.

Нина Ягодинцева.Не сможет.

Виктория Иванова. Она не сможет. У неё не хватит сил. Она ещё очень много раз вернется к этим мыслям, она подумает, что у неё там ребенок, как ребенок там будет без отца или что-нибудь ещё. И она найдет эти внутренние причины, чтобы коренным образом ничего не менять, но взгляд, да, у неё на жизнь изменится.

Нина Ягодинцева. Когда вы выстроите правильно драматургическую кривую, всё станет понятно. Дотяните эмоционально до вершинки, причем тут буквально нюансы, очень много уже прописано в кульминационном эпизоде. Дальше уже будет само читаться. Тем более, что уже вот: как хорошо, что нет войны, как хорошо жить и дышать; это ведь чудо просто – жить и дышать! Теперь она не забудет жить и дышать.

Виктория Иванова. Да.

Нина Ягодинцева. Она чуть не погубила своё сердце в этом городе. Но вот оно проснулось и победило её, и всё будет хорошо именно поэтому, а не потому, что она выйдет замуж за принца и уедет на Гавайи.

Виктория Иванова. Я очень благодарна за такой подробный разбор

Нина Ягодинцева. Всем спасибо, на этом мы завершаем.