Пропасти измельчали
И небеса обмелели тоже.
Защити меня от этого мира, Боже!
Аслан Гёрархылы (перевод Н. Ягодинцевой)
В наше негероическое время понятие «герой» уже приобрело смысл едва ли не негативный – во всяком случае, употребляется оно преимущественно в ироническом контексте. Но можно ли ожидать другого, когда общество атомизировано, у каждого своя шкала нравственных ценностей, и в итоге – каждый сам себе герой и идеал? В этой ситуации поступки, выходящие за пределы обыденности, воспринимаются по меньшей мере как странные. Однако девальвация понятий «герой», «героическое» приводит общество к исчезновению сначала ориентиров, а потом и самого вектора развития. Попробуем хотя бы эскизно восстановить основные культурные ориентиры, в поле которых понятие «героическое» возвращается к своему первоначальному смыслу.
В культуре изначально сосуществуют и противоборствуют две базовые модели самоопределения человека по отношению к Мирозданию, своеобразные «точки отсчёта» бытия. Первую модель можно назвать автономной. Человек, принимающий её, говорит себе: я – один, я – случайность, я живу одно мгновение. Следовательно, хоть мгновение, но моё, и я возьму от жизни всё. В рамках этой модели существование человека хаотично, непредсказуемо, в его жизни господствует постоянная борьба за существование и «естественный» (а на самом деле стихийно-хаотический) отбор. Это ситуация, когда человек своим существованием порождает и увеличивает Хаос.
Вторая модель – подчинённая. Человек, её исповедующий, осознаёт себя как часть сложно упорядоченного мира. Появляясь на свет по высшей необходимости, человек должен эту необходимость оправдать. Существование в рамках подчинённой модели осознаётся как безусловно значимое и причастное к вечности Мiра. Главным в жизни становится обретение знания, умение гармонично со-существовать со всем живым. Это модель Космоса, в которой человек поддерживает и умножает гармонию.
Если сравнить степени риска разрушения в той и другой моделях, очевидно, что в первой (Хаос) неизбежно происходит лавинообразное нарастание энтропийных процессов: это кратчайший путь к полному распаду. Модель Космоса, напротив, собирает и упорядочивает бытие. Очевидно, что хронотоп существования Хаоса кратковременный, Космоса – бесконечный.
Можно смело утверждать, что сегодня мы являемся свидетелями и участниками напряжённой борьбы двух культурных моделей самоопределения человека. И пока очевидно доминирует модель Хаоса – агрессивное потребление и стремительная атомизация, рассыпание человеческого мира. Русская культура изначально выстроена как модель Космоса – да и сегодня остаётся таковой, но, неагрессивная по своей сути, она подвергается неслыханной культурной агрессии.
Глобальный кризис гуманизма в ХХ веке унёс миллионы человеческих жизней. В ХХI веке он, так и не преодолённый, грозит унести миллионы человеческих душ, потому что становится менее очевидным и разрушает человека изнутри, подспудно, незаметно, потакая его слабостям и страстям. Хотя, впрочем, внешне всё благостно, а местами даже гламурно.
Слова Вяземского «Литература – это наука о жизни» в начале нового тысячелетия стали актуальны как никогда, но литература лишена поддержки со стороны государства, теряет популярность в обществе и активно вытесняется на периферию культуры. Её место занимает информация – неструктурированный поток агрессивных фактов и смыслов. Место осмысления, пронозирования и моделирования реальности занимают репортажи и реалити-шоу. Исчезает осознанная направленность бытия – оно становится всё более хаотичным, неусточивым, подверженным разрушению – не случайно тема «конца света», столь характерная для модели Хаоса, становится глобальным лейтмотивом с самого начала ХХI века.
Сегодня сама реальность активно принуждает нас к осмыслению человеческого бытия в границах Мiра. Важнейшими «точками опоры» этого осмысления являются взаимосвязанные понятия «время» и «герой». Субстанция «время» ощущается нами как некая поступательная динамика общества, дающая возможность реализовать сущностные силы человека. Периоды, когда такая возможность отсутствует, принято обозначать как «безвременье», в котором человек либо прозябает, растрачивая силы на недостойные его занятия (как в период «позднего застоя» ХХ века), либо бессмысленно гибнет, не находя выхода из сплошных социальных тупиков (как в «перестройку» 1990-х). Подытожим: «время» – возможность реализовать себя в обществе и на благо общества, «безвременье» – социально и психологически тупиковые условия существования, ведущие к растрате жизненных сил.
В исследовании и той, и другой ситуации литературе как науке о жизни интересен прежде всего человек, то есть – «герой». Любая наука поначалу собирает и описывает факты, потом выявляет наиболее типичные характеристики изучаемых объектов – и затем на этой основе создаёт модели, идеальные образцы. Данный алгоритм в полной мере работает и в литературе. Однако последовательность исследования достаточно условна: в реальном литературном процессе сбор, описание, типизация и создание идеальной модели осуществляются почти одновременно, но на разных уровнях осмысления реальности.
Творческий интерес и социальная востребованность и значимость того или иного уровня науки о жизни в разные эпохи могут изменяться. Кроме того, в выполнении общественно значимой художественной задачи существует своеобразная специализация писательских дарований. Вспомним трагедию Гоголя, обладавшего гениальной способностью типизировать человеческие пороки и создавать бессмертные образы, и не смирившегося с отсутствием дара идеализации. Сожжение второго тома «Мёртвых душ» и буквально отказ от жизни – это протест великого писателя против ограниченности своего дара. Но даже данная трагическая коллизия лишний раз доказывает, что литература народа – целостное явление. Её задача – не пресловутое самовыражение, а совокупный, общенациональный ответ на вызов времени. В этом ответе тесно взаимосвязаны и отдельные «реплики», и «монологи» эпического масштаба.
Сегодня сама реальность активно принуждает нас к осмыслению человеческого бытия в границах Мiра. Важнейшими «точками опоры» при этом являются взаимосвязанные понятия «герой» и «время». Основной вопрос человека (и литературы) во все времена довольно прост: как сочетаются в личности, с одной стороны, соотнесённые между собой вера (инстинкт истины) и воля (устремление к ней), а с другой – страсти, неуправляемые стихийные силы? То есть – насколько человек является сотрудником в Мироздании и в каких ситуациях выламывается из него в никуда? Какова мера Космоса и хаоса во внутреннем мире личности? Чистота, точность и беспристрастность этого анализа являются критерием истинного величия литературы.
В эпохи социальных переломов литература в первую очередь решает задачу описания новых человеческих типов – то есть выполняет преимущественно ознакомительную функцию. Относительно замкнуто проживая жизнь в своём социальном слое, человек благодаря литературе такого рода может значительно расширить своё знание о реальности, получить первое представление об изменении общественных отношений. Немалую роль играет и эффект узнавания, выполняющий задачу психологической поддержки, как бы узаконивающий личное существование новых героев. Героями в этом случае становятся люди новых профессий или новых социальных прослоек: именно в них наиболее ярко проявляются новые черты характера, на их примере показываются те или иные варианты социальной адаптации.
Когда новый тип личности более-менее определяется и концентрируется, на первый план выходят задачи типизации и литературного анализа «нового человека», создания глубоко психологически прорисованного образа. Здесь уже становится более очевидно, что добавилось или утратилось в человеке в новых условиях, какие свои способности и насколько успешно он реализует, как соотнесены его действия с порядком Мироздания. Волей или неволей писатель выносит приговор своим героям, показывая прямые (в данном случае чаще негативные, как предупреждение) последствия их нравственного выбора.
И наконец, когда в общественном сознании произойдёт подобная рефлексия, перед литературой встаёт самая сложная задача: проективная деятельность, создание идеального образа современного человека, так называемого «положительного героя». Смысл задачи состоит не в том, чтобы навязать обществу некий образчик для подражания, а в том, чтобы на примере «идеальной модели» показать, какой нравственный выбор даёт наиболее значимые положительные последствия (сколь ближайшие, столь и отдалённые). Советская литература моделировала реальность осознанно и направленно, но попытка создания образа «положительного героя» в период «развитого социализма» провалилась: по причине довления идеологии над литературой не был полностью «отработан» этап осмысления реальных героев. Идеологически выдержанные писатели реальность практически проигнорировали, а противостоящие идеологии в качестве одной из форм протеста возводили в герои шаржированных персонажей.
Очевидно, что создание «положительного героя» не может быть социальным заказом. Это общенациональная сверхзадача – но инициируют, разворачивают и завершают её решение именно писатели национального масштаба, соотносясь при этом не с директивой правящей партии, а с собственным инстинктом истины, обострённым чувством идеального.
«Перестройка» и последующее двадцатилетие прошли не просто в отсутствии понятия «героическое» – это понятие было целенаправленно высмеяно, унижено, и место общественно значимого «героя» заняли иные «модальные персонажи» – бандиты и менты, олигархи и бомжи, проститутки, офисные стервы и богатые развратники(цы). В общественной жизни появились тенденции, существенно осложняющие духовныйпоиск путей развития. Во-первых, это нарастающее доминирование визуальной информации. Особенность её заключается в отсутствии обратной связи: ведь очевидное мы воспринимаем как данность, отключая за ненадобностью собственные интеллект и воображение. В результате слово уже ослабило свои позиции в сознании человека, из формообразующего инструмента оно превратилось в элемент, сопровождающий изготовленные кем-то формы. Это прямой путь к нивелированию личности, подведению её под установленный стандарт.
Во-вторых, духовный поиск осложняется чрезвычайно активным развитием манипулятивных технологий в сфере сознания. Современная информационная диктатура, возможно, посерьёзнее тех, которые пережил ХХ век, потому что она совершает спекулятивные манипуляции во внутреннем мире личности, не регламентируя, а прямо программируя человека на определённые поступки. То есть о личном нравственном выборе, который способен гарантировать устойчивое долгосрочное существование как человека, так и общества, говорить становится всё труднее. Информационной диктатуре абсолютно не нужен литературный образ героя нашего времени, а тем более – литературный идеал, герой положительный. Да и литература как форма осмысления реальности информационной диктатуре не просто не нужна – она опасна.
Так есть ли сегодня общественно значимая рефлексия по поводу ситуации, в которой оказался современный человек? Знаем ли мы, «время» или «безвременье» на дворе? Глубокий психологический анализ новых типов необходим, но насколько возможен он в ситуации, когда сместились и нравственные ориентиры, и читательские ожидания, и издательская политика? Этот перекос подобен наклону Пизанской башни: пока центр тяжести не выходит за пределы основания, постройка стоит. Но смещение продолжается... А когда рушится человек, буквально следом рушится культура, а затем и цивилизация.
Говорить сегодня о положительном герое – в известной степени дерзость. Требовать его появления в литературе – на наш взгляд, абсурдно. Литературные герои не конструируются, они рождаются как результат одновременно национального сверхусилия – рывка к жизни, и писательского прозрения, способного уловить и запечатлеть этот порыв. Но сейчас очень важно хотя бы «застолбить» мысль о том, что идеальная модель современной личности, «положительный герой» – не навязываемый стандарт, а смысловой маяк, жизненно необходимый образ, позитивный проект развития личности. И нам сегодня нужен именно герой, способный, сохраняя в себе человеческое вопреки обстоятельствам, активно формировать среду своего существования и делать нравственный выбор, гарантирующий ему (а в первую очередь обществу, которому он принадлежит), духовно устойчивое существование в условиях постоянно изменяющейся реальности.
Нельзя подменять «положительного героя» «героем успешным», потому что нравственный выбор и бизнес-стратегия преимущественно противонаправлены. Нельзя уходить в мистику, потому что это соблазн лёгкого пути, рождающий опасные миражи в реальности. Нельзя уходить в бунт и «кислотную» степень иронии, потому что это разрушает тонкую ткань жизни. Эти «нельзя» продиктованы не идеологией – они оплачены жизнью поколений, вынужденных искать свой путь «вслепую».
Всё вышесказанное более относится к прозе, однако есть ещё и поэзия со своим лирическим героем. Его сложно анализировать: он говорит с читателем напрямую, проживает вместе с ним свои откровения, он неизменен и непостоянен. Но именно в нём в полную силу звучит сегодня природный инстинкт истины, к которому мы можем и должны прислушаться. Здесь тоже не всё просто: есть воспалённый гнев, есть всеразъедающая холодная ирония – но больше, много больше чистоты и веры, подспудной силы противостояния обстоятельствам, открытое обращение к духовным опорам вне деградирующего социума: к Природе и Богу. И это воистину героическое в русской поэзии осталось практически неизменным во всех кризисах минувшего и настоящего века.
Necessary cookies are absolutely essential for the website to function properly. This category only includes cookies that ensures basic functionalities and security features of the website. These cookies do not store any personal information.
Any cookies that may not be particularly necessary for the website to function and is used specifically to collect user personal data via analytics, ads, other embedded contents are termed as non-necessary cookies. It is mandatory to procure user consent prior to running these cookies on your website.